А вот трофейные листовки, душманские, они били больнее. Текста в них почти не было. Но схватывалась суть. Черный юмор момента. Узнаваемое в шарже, в абрисе, штрихе.
Впрочем, и техника исполнения у них была посерьезней, и художники талантливей. Да, ведь Маяковский не интервентам служил!
Вот заводной клоун Бабрак Кармаль. Приплясывает в красном колпаке. А из спины торчит ключик с серпом и молотом. И все. Ни буквы больше. Но сделано с любовью к искусству.
Впрочем, у нас тоже были «убойные» листовки. Их тысячами и десятками тысяч метали в районах боевых действий с вертолетов, с помощью агитационных снарядов из орудий «Д-30». Такой «агитатор», наряду с сотней-другой листовок, имел десяток чугунно-стальных фрагментов, способных проломить не только голову. Вот это агитация! Листовка же была бессменной и «бессмертной». Называлась она «Ультиматум».
На половинке стандартного листка серой газетной бумаги был изображен контур руки с пальцами, сложенными под кукиш, и ухоженными, миндалевидными ногтями. В руке – круглые часы с головкой, как у секундомера. Время на них застыло на 11 часах 50 минутах и 16 секундах. Дескать, вот к двенадцати нажмем и остановим! Под часами текст: «Времени на раздумье нет. Единственный выход – сложить оружие!»
На обороте, под цитатой из Корана, значилось следующее: «Ультиматум. Интересы защиты мира и спокойствия в данном районе, обеспечения безопасности мирных жителей требуют от военного командования принятия самых решительных мер к террористам и диверсантам.
Предлагаем немедленно прекратить сопротивление и сложить оружие. О своем согласии информируйте поднятием белого полотнища или голосом.
В случае отказа – будете уничтожены.
Во избежание кровопролития – сдавайтесь!
Гарантируем жизнь!
Военное командование».
В качестве туалетной нашу бумагу афганцы не использовали. А куда же тогда все эти листовки девались? Ни одной на земле не находил. Чудеса! А в том, что афганцы на эти призывы ни голосом, ни «полотнищем» не реагировали – ничего чудесного нет. Представьте себе мудака, который отреагирует положительно на подобный призыв?
Слуги дьявола
Банька наша приобретала у друзей все большее уважение. Сухая, жаркая, если русский пар нужен, то и он будет. И просить не надо какую-то «коломбину» разогревать часов пять. За час – готова. А главное – своя. Ни просить, ни навязываться. А друзьям – от чистого сердца. Вот после этих «реализаций» с Багдасаровым и Турбановым мы парились вволю. Хорошая тройка подобралась. Замполит и начштаба, правда, спорили частенько. Но по делу, по сути. А точнее, пытались мужики определить, что же это вокруг происходит.
– Вот что твоя партийно-политическая работа дает? – подначивал Турбанов. – Бдительность, настороженность?
– А ваша забота что дает? Роту положили у Шаесты? Были бы бдительней, так, глядишь, не так бы все вышло.
Разведрота у кишлака Шаеста была выбита моджахедами в августе 1980-го. Так мне было известно. Но разведчикам этот день, как траурный, командование дивизии запрещало отмечать. Понятные соображения! Багдасаров же от проведения этого запрета в жизнь рассорился со всем батальоном.
Выводы из наших бесед были вроде и не крамольные, но неутешительные. Эти отряды моджахедов были только лишь видимой частью айсберга. Суть была в ином. На севере мы опирались на таджиков и узбеков. Их ненавидели афганцы. Так мы еще в советники пуштунам их навязывали. Никогда в Афгане я не слышал, чтобы узбек или таджик гордо говорили о том, что они по роду таковы. А вот пуштун вскидывал голову и чеканил: «Я – афганец!» А остальные кто?
Таджиков в армии я видел немного. В афганской. В нашей, здесь, их хватало. Узбеки служили в пехоте под Мазари-Шарифом. Там даже генерал узбек был – Дустум. Личность впоследствии историческая. Упитанный, гладкий, властный. Царек! Наши на него ставили. Вообще наши на то ставили, что им советские таджики да узбеки советовали. А послушать бы тех, кто сразу и однозначно говорил: «Афганистан – страна пуштунов».
Не было такого вида оружия (ну, химия и «ядреная» бомба не в счет), какое бы мы ни использовали против афганских партизан. Новейшие системы минирования, мощнейшие бомбы (задолго до американской «матери всех бомб», использованной в Ираке), тактические ракеты. И чего было жаловаться! А вот надо же!
У меня было несколько образцов тех жалоб. Вот как они выглядели: «Необходимость ведения боевых действий не с регулярной армией, а с бандформированиями противника... отсутствие четкой линии фронта... невозможность или ограниченность использования многих видов оружия и боевой техники... трудности маскировки... отсутствие развитой системы дорог, резкие колебания температуры... частые ветры с перемещением больших масс песка и пыли... сложности внутриполитической и экономической обстановки... исключительно сильное влияние ислама... наличие феодально-племенных пережитков в сознании и поведении значительной части населения...»
«Все теперь против нас...»?
Хорошему танцору яйца не мешают...
Дьявол – отец лжи – приплясывал в аду от радости за гигантскую ложь на крови.
У меня долго хранился журнал моджахедов «Кровавая река». В нем были перечислены погибшие за «моджахедское дело» в борьбе с нами и режимом Бабрака. Фотографии, биографии. Некрологи. Они не стеснялись этой войны.
А перед нами даже не стояло задачи – победить.
Так проникновенно говорили генералы этой армии после вывода советских войск из ДРА.
Совершенно в дырочку, товарищи командующие!
Перед нами стоял туман, наползавший из Союза, в котором мы просто теряли убитыми и ранеными до десяти человек в день.
В среднем.
Все в среднем...
«Особенно большая забота проявляется о полной экипировке личного состава боевых подразделений. Эта экипировка довольно объемная. Для солдата-мотострелка, участвующего в боевой операции, она состоит из 8 снаряженных магазинов и еще 1000 патронов, 4 гранат, 4 сигнальных ракет, двух суточных пайков сухого питания, двух фляг с водой, индивидуальной аптечки, шинели (куртки), каски и малой лопатки. Часто применяются и пуленепробиваемые жилеты...»
Хоть плачь, хоть смейся. И вот такой советский «кемел» в горах соревновался с жителями этих гор. Узбек, таджик и русский в Сулеймановых горах против баракзая, гильзая, прочих «заев» и «хейлей».
Восплачьте, востоковеды!
Вон оно как получалось: «бабай», «чурка», «обезьяна», «урюк» (о великий и могучий русский язык!), оказывается, не только любил свои бесплодные горы и пустыни, но еще и защищал их не хуже, чем те березки, которые при жизни нельзя отдать.
Тут где-то была слабина большая. Но ведь же те афганцы, которые в Союз ездили, учились, отдыхали, – они хвалили нашу жизнь. С пачкой червонцев им хорошо жилось в Союзе. Почет был иностранцу. Даже если он афганец. Это уже потом попривыкли.
