Самое смешное, что диван этот к Лильке и отнесли. В наказание, наверное. Она, в целом, ничего была: ладная, ножки точеные, талия на месте. А что лицо помятое – кто на это в Афгане смотрел? Правда – злая, сущая стерва, особенно когда партбилеты выписывала. Браковала фотографии. А где их нормально напечатать по тем годам?
Лилька, доказывая, что она не сучка, как выразился командир, решила ребенка родить, так и досидела до шести месяцев, в укор всем, а диван перешел к Шуре из столовой. Хорошая женщина. Чисто русская баба! Всех жалела. Вот и к ней потому нормально относились. Она даже ступала по-доброму, плавно так, широко. Сразу скажу – Афган не место, чтобы о бабе судить: кому, как и за сколько. Им памятник надо воздвигнуть – сколько народу от смертных грехов спасли!
Что, перечислить? Грехи? Рассуждаю логически. Если мужик бабу долго не видит, то он злым беспричинно становится. Дальше пояснять? Хорошо: сначала растет ненависть к врагу, потом своих трахнуть норовит. Вызов Богу бросает! Братоубийство и содомия – не грехи? Почему в армии нашей член на узел завязывают? Чтобы боец злее был. А он – сначала злой, а потом – истеричный. Конечно, все хорошо в меру, потому что заядлому пехарю не до боя. Но вот как-то раз разнимал я двух лейтенантов. Кстати, тоже на диване. Один другого завалил и чистит ему морду, да так странно приговаривает, я, мол, тебя, блядуна, воспитаю. Едва оторвал его. «За что бил?» – спрашиваю. Оказалось, тот послал начальника штаба по телефону. «А какое тебе дело?» – «Да он еще и ночами е…ся со своими телефонистками». И такая зависть была в его осудительной речи, что вдвоем с тем связистом мы его поправили. Опять же зря, замполит роты все же. Вот до чего вынужденное воздержание доводит. Человек просто начинает ненавидеть ближнего своего только за то, что тот кончик размочил! Ладно, отвлекся. Не сбивайте, тема и так – «хлебная»! Продолжаю.
Про Шуру злых слухов не ходило, как, скажем, про Нинку-официантку, типа, с офицеров и солдат одинаково берет на том основании, что «муттер», как и пуля, глаз не имеет. Шура же как-то одному блюстителю равенства мягко так сказала: «Солдатикам тоже хочется, а денег они меньше вас получают». Зато ее в столовой за задницу не щипали, и не ворчали, если какой триппер случится. Нет, это я образно. Женщина чистая была! А перелой, так его из Союза возили, особенно из Ташкента, там – мрак, будто «духи» специально батальон с мондавошками держали для сороковой армии.
Так вот, имя у моего героя было не такое звучное, как у этого Исмаил-бея. И даже странно, как с именем Харитон он сержантом стал. Все одно кличка со школы была, понятно какая. Видом такой бычок синеглазый. Только дразнить не рекомендуется. Как нальется физиономия кровью – держись, деревня. Как-то, после боевых, Харитону перепало «зелеными» десять косых, по тем временам – тысяч тридцать рублями. Рассказывал, что брезговал мертвых «духов» обыскивать, а тут, на проческе, заметил – в зарослях ветка обломана. Сам такие заметки делал на охоте. Полоснул для верности короткой, а потом, шага не ступил – вот она, сумочка кожаная, под кустом. А внутри – пачка засаленных и книжечка, явно божественная, поскольку начертание имени Аллаха он к тому времени разбирал. Книжку с сумкой он командиру взвода отдал, а остальное – личный трофей. И командир доволен, поскольку в той книжечке много пометок было. А вдруг – информация, есть что начальству предъявить, без всякого конфуза. А то ведь как бывало – притащат коврик для намаза, и ну выдавать за знамя исламского комитета!
А с Шурой все по-человечески получилось сначала. Она, правда, посмеялась даже, когда Харитон краской залился, подарочек ей сунув, а потом просто сказала: «Приходи вечером. Соседка моя в отпуске. Чай у меня хороший». Эх, какие люди есть на свете! И слова у них простые. Вроде ни о чем, а все тут понятно. Старше? Ну ты, брат, даешь! Кто же в этом деле метрики рассматривает. А если хочешь знать, то ненамного и старше, ну, лет на пять. А ты сам с какого возраста опыт заимел? То-то и оно! В детстве с ровесницей дело иметь – одна головная боль. Читал небось в школе: «Умри, но не давай поцелуя без любви». Вот за это Николая Гаврилыча и привязали к позорному столбу, да еще шпагу над головой сломали. Страшно! И то ведь вздумал – честных блядей в монашек обращать! И Шмидт тоже на этом попал… Ну вас к черту! Лучше бы я про героические подвиги рассказывал, меньше бы перебивали. А то все специалисты вижу. Дайте кончить, самое интересное впереди.
Харитон с Шурой чудесный вечерок провели. Оба крупные, сильные. От таких герои рождаются! Не торопясь любились. Диван им в помощь – не скрипит, пружинит! Потом за чай сели. Харитон размяк без водки (еще бы, на такой правилке), вывернул весь свой трофей на стол и говорит: «Забирай. Все будет путем, так в Союзе пригодится. А у меня не уцелеет. Меняй по курсу на чеки. Говорят, машину можно купить без очереди. Мне все равно – не провезти». При таком раскладе, понятно, продолжение было бы, но тут в дверь так деликатно стукнули и тихо позвали, мол, Шура, ты дома? Та Харитона к дивану, берцы его туда же, и занавесочку задернула, трофей – за беленькие трусики «неделька», магнитофон погромче включила. Только дверь отперла на голос подруги, та и ввалилась. Веселая, и с командиром батальона, где Харитон служил. «Шура? Одна? Тут дело такое…». А майор только башкой мотает. Нет, не то чтобы пьян. А вот попробуй: два месяца не трахаться, а тут запахло? И стакана хватит, захмелеть. Ну, не было в Афгане импотентов. Разве что кому по несчастью яйца отрывало этими «лепестками», «грибками» да «камешками» камуфлированными. Паскудная мина – нога цела, пусть там отсушит или палец оторвет, а мошонку напрочь. Вот я в журнале одном видел, как малайские боксеры яйца закрывают накладкой специальной. Да что я вам объясняю?
Шура знаками ей показывает, пойдем за ширмочку, чтобы, значит, без слов Харитона показать, и отваливай, подружка, на время, пока передислокация осуществится. Комбат крутой мужик был. Да вот еще нюанс, два месяца назад женился на генеральской дочке, в академию готовился убыть в июле. Смерть Харитону при таком раскладе! Зашли за тряпицу. Что за чудо? Диван на месте, а ни берцев, ни сержанта. Мысли, какие у Шуры были: Харитона показать и шепнуть: дай, мол, выведу парня, а там забавляйся с молодоженом, сколько влезет. А теперь? Тем более что майор тоже за ширму полез, наверное, коллективное чувство сработало. То ни одной, а то сразу две! Все, что бедная Шурочка могла сделать, так это громко сказать: «Вы тут не шумите и диван мой не трогайте. Пружины слабые уже. Через час сматывайтесь. Насчет дивана серьезно говорю – обижусь». Халатик шелковый поплотнее запахнула и к соседям ушла.
А эти двое, только дверь хлопнула – на диван повалились. Да если бы еще нагрузку равномерно распределили, по-христиански, а то на середину полтора центнера упало. А динамика! Что там за поза была, Харитон и думать не хотел, и слов их горячих не слушал. Опасно! Только в голову, так он вспоминал, мысль пришла, как офицеры три месяца назад комбату на свадебный подарок скидывались и шутили, что тот теперь всю жизнь будет одну бабу трахать, поскольку в противном случае майором и помрет, дочка, надо помнить, генеральская. Уши-то он заткнул, а глазом косил. А там только ноги майорские в кроссовках китайских с липучками, да и те то исчезнут, то на носок упрутся. Вот когда на носок, то и получалось, что она на комбате, тот на диване, а диван на Харитоне гарцует. Если бы не пресс и грудь богатырская – худо было бы. Потом на время полегчало, коленки круглые увидал крепко сжатые и такое мычание сладкое услышал, что стал забывать, где находится. И опять ноги майорские вверх-вниз. Тяжело!
