– Ну, говори, Акбар, что с баллонами делать? Не протащим ведь надутые через эти заросли.
– Не угадал, Миша. Только с их помощью и пробьемся, и не утонем. Надувайте, насколько легких хватит, перетягивайте пополам, по бокам петли вяжите. Понятно, как утюгом пройдем, а если кто провалится в бочагу, так за петлю ухватится.
– Сколько мы выдержим в такой каше? Лед же сущий! Я уже ног не чую, правда, – пожаловался Рубцов.
– Минут тридцать. Потом судорога. Пока ломит – значит, чувствуешь. А если нога от бедра не твоя – не выпускай петлю, просто в луже захлебнешься.
– Акбар, вот бы сейчас твой освежитель пригодился, скажи?
– Нет, командир. Мною и всеми нами сейчас страх правит и боль. Это сильнее.
– Да нет у меня страха, брат. Все по херу, понимаешь.
– Говорю же тебе – страх. Не боязнь, не трусость. А тот, что еще от пращуров-ящеров. Вот когда его нет, то человек не рассуждает – просто ложится и помирает. Ложись, ну? А ствол под челюсть? Нет? Видишь, страх, он нам разум заменяет, когда мозги отказывают.
– Все. Можно отчаливать на этих влагалищах, – Рубцов указал на стянутые баллоны, поразительно напоминавшие огромные черные половые губы с редкими толстыми волосами-веревками.
– Видишь, Миша, о чем он в такой момент думает? И скажи, что это не подсознание?
– Я всегда об этом думаю, – ощерился Рубцов.
– Пошли, за петли хватайся, пошли, мать! – закричал Горшенев.
И вовремя. Не прочавкали и двухсот метров, как над головами зацвикало, дребезжаще заныло. Автоматная дробь сначала была слышна сзади, а потом справа и слева. Их охватывали полукольцом и, возможно, пытались выгнать на «номера»… Стадом диких кабанов они ломились через тростниковые джунгли, боясь встретить смерть в ледяной тухлой жиже на «ничейной» земле. Орали что-то нечеловеческое, били короткими очередями на все четыре стороны. Упавших поднимали пинками. Но пригорок, обещавший спасение, вздыбился минометной вилкой.
– Ложись, ложись, бл. дь! Не стрелять! Бросай на хер, кому… Лежать!
– Всем бросить патроны, уж скоро граница… Акбар, дай бинт. Пакет дай, говорю.
– Зацепило, Миша? Что?
– Нет, нормально. Сдаваться надо. Посекут свои же.
Запенилось вокруг багрово-синего мосластого кулака марлевое кружево.
– Акбар, если что, иди ты… Поймут, надеюсь, со второго раза. Иначе минами забьют. Похоже, участок пристрелян. Суки, знают, куда направить. С мертвых ничего, кроме вони… Все: капитан Горшенев пошел сдаваться. Не стреляйте в белых голубей…
Отстегнув ремень с подсумком, Михаил тяжело поднялся на колени, пополз к лессовому гребню, а потом, рывком выскочив на откос, замахал руками, развевая белые ленты. А за спиной, из-за реки сдвоенно ударили пулеметы. Горшенева отбросило вперед, и Акбар потерял его из виду.
– По е…му Афгану – огонь! Давай.
Десяток автоматных стволов ударили по противоположному берегу. Кто-то толково выпустил две сигнальные ракеты в направлении пулеметных гнезд. Над головами низко заныло, и через несколько секунд серия разрывов грянула на афганском берегу.
Горшенев лежал, уткнувшись лицом в хрупкую, вымороженную полынь, подвернув под себя руки.
– Вы нарушили государственную… На месте… за голову! – Металлический голос обрывисто проникал в сознание.
– Мишка? Джума, ты слышишь?
Сзади навалились вывернули локти.
– Смотри, осторожней. Чтобы не с гранатой. Это у них первое дело. Да пусть он и переворачивает. Слышь, «душара», по-русски понимаешь? О, кивает! Поверни другана лицом.
Отошли неспешно, держа автоматы наготове.
– Мишка, сейчас, погоди.
Пугающая белизна лба и щек. Синие, будто сшитые губы. Красный комок бинта прижат к груди…
СДЕЛКА
Счастье – это когда не мешают осознать, какой ты есть мудак. Мне хорошо на сухих досках, в синем полумраке. И температура, похоже, уставная – восемнадцать выше нуля. Если не спать, то и не зябко.
– Майор Аллахвердиев?
Что-то ты, сука, осторожно и очень вежливо спрашиваешь. Или тут еще кто-то есть? Интересно, конвоира за дверью оставил. В «гражданке» – это еще занятней. И пахнет весело, свежо. Что-то новое.
– Понимаю. Влезли не свое дело. Много планов серьезных разрушили. И сказать вам нечего.
– А вам, простите, не знаю, с кем говорю, есть что сказать?
– Ну, не злитесь. Георгий. Имя настоящее, а звание, ну, это не важно. Так что можно по имени. Вот это добавит доверия? – На широкой ладони блеснули пластинки микрокассет. – Запись ваших бесед со следователем. Могу оставить на память.
– Дайте лучше закурить. А как они меня месили, там тоже прописалось?
– Да как сказать… «Театр у микрофона». Не доказательство. Давайте покурим на свежем воздухе.
В каком направлении мчалась новенькая «восьмерка», Акбар понял, только когда мелькнул за окном указатель «Шуро». Отсюда в полусотне километров – Курган-Тюбе, а там и Душанбе, цивилизация. Впрочем, какая разница? Сделка уже состоялась. В противном случае…
– Сложнее всего было найти вам место во всей… – Георгий явно затруднялся подобрать определение.
– Да ладно уж, говорите прямо, авантюре.
– Если в смысле предвидения, то можно и так. Зря это слово сделали ругательным. Сегодня авантюра – завтра прогресс, открытие.
– Прямо завтра?
– Пусть через год-другой. Пять лет не срок, а? Условия такие: прежде всего вы не разыскиваете никого из участников вашего похода. Ни Рубцова, ни Горшенева, ни…
– Джума жив! – выдохнул Акбар. – Где он?
– Ну вот, – по-прежнему спокойно сказал Георгий, – договорились же? Жив. Служить не будет. Искать не надо. Навредите ему, себе, другим хорошим людям. Дальше: не интересуйтесь до времени такими темами, как Шаеста, Бадабер, «кунарские страсти».
– И это прокачали? Можно пояснить, почему? Или «умер Максим, ну х… с ним!»?
– Героев забывать грех. Но есть миф. И есть люди, которые тогда были солдатами, офицерами, а теперь нужны в ином качестве. Знаете, почему опасно разрушать мифы? Вместо одного старого рождается два молодых. И они требуют новых жертв.
– Что еще? В чем ограничения?
– Да Бог с вами! Вы такую свободу получаете, что и мечтать не могли. Вот вы сейчас в Киеве? Хотите куда-нибудь в группу войск?
– Пока нет. Не знаю…
– И правильно. Сейчас на Украине интересные события развиваются. Скажем, я звоню вам, прошу обратить внимание на какой-либо факт, персонаж. Дальше – ваша воля. Только уговор такой: отреагировать на полную катушку в соответствии со своими, подчеркиваю, со своими, убеждениями.
