Махачкала. Со смертью СССР жизнерадостный, вкусный, как молодое вино, приморский город вдруг превратился в дикую смесь свалки, мечети и бесконечного нищенского базара. Молодые люди с пугающе-пустыми взорами, в кружевных белых тюбетейках и коротких полотняных шароварах ходили группками по старому бульвару, прижимая к груди засаленные брошюрки с арабской вязью. У глуповато-роскошных особняков дежурили бородатые молодцы с автоматами на изготовку, а подъезды к правительственным зданиям были перекрыты бетонными блоками. И грязь, та самая, с которой боролись горские интеллигенты и русские дворники, вылезла наружу. Аллахвердиев озадачился: малая родина напоминала захолустный арабский городишко на краю пустыни: рай за трехметровым забором и многослойная помойка на улице. По ночам, хоть и реже, чем в Душанбе, вспыхивали перестрелки, рокотали бронетранспортеры. Восход оглашали муэдзины, чьи голоса, усиленные динамиками и раздробленные эхом моря, живо напоминали «Весну священную».
Несколько удручил визит к двоюродному брату. В прихожей Акбар заметил обрезок водопроводной трубы. Оказалось, вовсе и не дубинка! Внутри патрон двенадцатого калибра, набитый картечью, и примитивный спуск.
– А сверху еще гвозди рубленые, – поделился родственник. – Лупара! Если кто будет ломиться – самое то. А если найдут – ничего не ведаю. Нашел во дворе, думал, в хозяйстве пригодится. Не улыбайся, здесь своя война идет. Может, не такая громкая, как у таджиков, но коварней, это точно. Если кого решили убрать, нагнуть или хату отнять – уберут, нагнут и выживут!
Легкий скепсис Аллахвердиева относительно войны в родном краю растаял буквально через час. К себе он вынужден был добираться окольными путями. Подходы к дому были перекрыты бронетранспортерами – милиция выкуривала боевиков из особняка в мавританском стиле. Странно, а говорили, что там поселился думский депутат? Окончательно поднял настроение рассказ матери о том, что незадолго до его приезда какие-то «банабаки» заявились с вопросом, где, мол, твой сын? И без околичностей предложили сообщить, что пора ему вступать в национальное движение «Подвал».
– «Садвал», мама, «Единство» по-лезгински, – простонал Аллахвердиев. – Ну, и что ты им?
– Погнала по матушке по Волге! Они же знали, что ты служишь. И твое звание тоже. А что они старухе сделают?
– Сделают, мама! С них станется.
На следующий день Аллахвердиев предусмотрительно снял номер в гостинице у колхозного рынка. Гордое имя «Казбек» несколько смягчало отсутствие горячей воды и лампочек. Зато при входе путь постояльцам преграждала мощная двойная решетка.
– Куелдаются тут по ночам, – хмуро удовлетворила недоумение Аллахвердиева дежурная по гостинице.
САЛАФИЙЯ
Не исключено, Господь, смешав языки во время Вавилонского столпотворения, чудесным образом переместил большую часть фанатичных строителей в Дагестан. А чтобы они и впредь не могли договориться ни о чем, еще и разделил их неприступными горами. Эта природная разобщенность, как и все явления в этой жизни, не была ни благом, ни злом. Просто время здесь текло медленней. Христианство сюда принесли армяне и грузины, ислам – арабы и персы. Революцию – евреи. Договорись тут! Особенно после того, как рухнула надежда на светлое коммунистическое будущее. И осталась одна надежда – ислам. А почему бы и нет? Россия строит храмы, Дагестан – мечети. «Аллах Акбар» ничем не хуже «Аллилуйя». Правда, ощутимая разница была в том, что православие налегало на смирение и покаяние, а местные реформаторы ислама – на очищение веры во имя социальной справедливости. Воистину, нищих будете всегда иметь! А коль так, то и революция не за горами. Она в горах. Если уж духовный лидер договорился до того, что «…путь мусульман от времен Кавказской войны, от начала до конца был полон реформаторства. Они были в первую очередь фундаментальными мусульманами…», то чего же требовать от пасомых? «Черный передел», горный передел – какая разница! Обижен властью – присоединяйся к тем, кто за праведную жизнь, на основе истинного ислама. Сначала в отдельно взятом ауле, потом во всем Дагестане, далее на Северном Кавказе, а там татары поддержат, и до Москвы, где два миллиона мусульман (явных и тайных!), рукой подать. Однако и власть не дремала: официальная пресса была полна гневных откликов на мракобесие ваххабитов-салафиитов – сторонников создания мусульманского государства на Кавказе. В одной из публикаций под хлестким заголовком «Ваххабит с разрядом» клеймили «проходимца» Гусейна Багандова, прозрачно намекая на его спортивно-криминальное прошлое и заслуженный крах на выборах в какие-то местные органы. Так себе статейка, но то, что упомянутый ваххабит Багандов был закадычным другом отрочества Аллахвердиева, совершенно меняло дело! Вот он, Вергилий. Если борется так же, как в шестидесятых, на ковре, то лучшего проводника и консультанта не найти.
В памяти остался скуластый смуглый крепыш, с которым боялись связываться самые отъявленные хулиганы. Легко знакомился с девчонками, но не страдал, не воздыхал, цветов не дарил. Напротив, они его оделяли конфетами в ходе трудных переговоров, где он выступал от имени новоиспеченных Ромео. Мастерил транзисторные приемники, пряча мудреные схемы в мыльницы, скучал на уроках литературы, но только до той поры, пока не втемяшилось ему в голову «Облако в штанах». Наизусть выучил, да с такой экспрессией читал, что учительница Нона Михайловна, миниатюрная еврейка, рожденная в концлагере, слезы вытирала. Акбар с ним сошелся быстро и на очень твердой основе, в полном смысле слова. Пошли в начале сентября на море всем классом после уроков. Как силой не поиграть на виду у девчонок? Тем более что Аллахвердиев числился в новичках. Схватились бороться. Дважды Акбар бросил Гусейна на песок. А на третий, не выдержав темпа, – лег на лопатки. Вот когда брякнулся спиной, то ощутил под тонким слоем песка – скалу. Больно было. А ведь на нее дважды бросал соперника, но тот и виду не подал. С тех пор сколько ни боролись – схема одна. В двух схватках побеждал Акбар – эффектно. А в третьей, неторопливо, ломая отчаянное сопротивление, Гусейн как гвоздями прибивал его к ковру, а чаще к траве или песку. Вольная борьба – она на природе правильней идет. Но по жизни, в самом начале, не сложилось у парня. На втором курсе института – судимость, условный срок. Взял на себя вину старшего родственника. Это последнее, что достоверно знал Аллахвердиев. Потом глухие вести о том, что спился, уехал. Как-то зашел к однокласснику домой, а там вроде и не узнали, стали допрашивать: кто такой, зачем тебе Гусейн? Так и положено. Зайдите в любой аул, спросите Магомеда Магомедова, где живет? Если вы чужак – направят окольным путем. А тем временем сообщат сыну Магомеда, что его разыскивает какой-то чужак. Нет ли опасности? Родной аул – последнее пристанище горца. А недоверчивость с веками растет. Видимо, у Гусейна не кончилась полоса неудач.
К дому из рваного камня, фамильной крепости Багандовых, Акбар подошел в сумерках, когда над морем смешивались вопли чаек, гудки теплоходов и страстные призывы на вечернюю молитву. Самое время начинать богоугодные дела. Уверенный, что за ним наблюдают в окна-бойницы, Акбар преклонил колени в молитвенной позе, обратившись лицом к востоку. Явно кибла в родных местах была значительно южнее, но недаром же Аллах заставил солнце вставать с одной стороны? Или где-то оно встает на западе?
