— Семен, — окликнул он своего холопа, достающего воду из колодца. — Седлайте, сейчас дальше двинемся.
— А что так рано, Константин Алексеевич? — услышал он молодой женский голос, оглянулся и приложил руку к груди, поскольку кланяться побоялся:
— Благодарствую за все, хозяюшка, но пора нам отправляться.
— Как же не поевши-то? — Алевтина поправила накинутый на волосы платок.
— Передай мои извинения Семен Прокофьевичу, хозяйка, но больно дело спешное у нас, — при мысли о еде Росин почувствовал, как его начинает мутить, и он убедительно добавил: — Своих сотоварищей я уже три года не видел. Сама пойми, боярыня. Невтерпеж.
Семен подвел к крыльцу оседланного скакуна, и Костя Росин торопливо поднялся в седло, пнул мерина пятками:
— Н-но, лентяй! — скорее, скорее в лес, на свежий воздух, где наверняка станет легче. А если и хуже: так хоть не на глазах симпатичной молодой женщины.
Дворня нагонит, не потеряется. Не дети малые — по восемнадцать лет уже каждому. Даже не новики — воины. Бояре в их возрасте уже по три года службы за плечами имеют. Пару походов воинских, а то и сечь кровавых. Не пропадут…
От усадьбы дорога, пересеча широкий луг, нырнула в почти прозрачный сосновый лес, не имеющий никакого подлеска. Сквозь гарь пахнуло смолой, пересохшей хвоей и головная боль и вправду отступила. И Росин даже попытался перейти на галоп, но от тряски вчерашняя водка тут же подкатила к горлу, и он поспешил вернуться к плавной широкой рыси. С интересом оглядываясь по сторонам и вспоминая первые месяцы пребывания в шестнадцатом веке.
Тогда всем им казалось, что проще ходить пешком, нежели взбираться на это непонятное, жутковатое устройство под названием «лошадь»; что без электричества, телевизора и водопровода они вымрут тут в течение месяца; что пропадут, не зная толком, как пользоваться сохой и правильно точить косу; что первый же встречный крестьянин устроит на них облаву и их сожгут на общем костре, как колдунов или запытают, как вражеских лазутчиков неведомо какой страны, а то и вовсе продадут в рабство или забреют в крепостные.
Смешно… Теперь это смешно — а тогда они еще не знали, что на богатую сытую Русь бежали ремесленники и пахари со всей нищей полуголодной Европы, да так лихо, что в Польше, Литве и Ливонии даже кордоны от этих эмигрантов ставили — а потому в русских землях привыкли к людям самых разных привычек и обычаев, с терпимостью принимая всех, готовых честно трудиться на общее благо. Что готовность сражаться за святую Русь с оружием в руках ценится среди бояр куда выше происхождения, и коли ты храбр и честен — то сразу признаешься равным среди равных. Что любой родившийся на русских землях человек считается изначально вольным, пока сам не решится продаться в холопы или не осядет где-то крепостным — а потому случайный встречный всегда воспринимается окружающими как человек свободный, а не чей-то раб, за которым нужен догляд, чтобы потом вернуть хозяину. И что каждый мальчишка, окончивший среднюю школу в далеком двадцатом веке имеет достаточно знаний, для занятия каким-нибудь простым, но для шестнадцатого века экзотическим ремеслом вроде варки стекла или прессования бумаги. Было бы желание трудиться, а соха в шестнадцатом веке — далеко не самый главный рабочий инструмент.
Дорога нырнула вниз, к мостку из четырех бревен с настилом из округлых жердей, лежащему над пересохшим ручьем, потом потянулась через густой осинник, лиственная подстилка которого вяло курилась сизым дымком. Только здесь Росин наконец сообразил, что в его время — три года назад, никакой дороги здесь не имелось, а вилась токмо узкая тропа, по которой двое всадников бок о бок проехать не могли.
— Однако наша Каушта становится популярной, — негромко отметил он. — Скоро ямской тракт до самого Новгорода проложат…
Позади послышался гулкий топот: своего господина нагнали пятеро ребят во главе с зеленоглазым Семеном в темно-синей косоворотке. Все переложили пищали поперек седла, дабы иметь возможность немедля пустить их в дело:
— Пошто пугаешь, барин? — попрекнул хозяина холоп. — Как можно одному в лес? А вдруг станишники у дороги таятся?
— Остальные где? — Росин не стал объяснять рабу, что ожидал увидеть здесь всего лишь узкую тропку.
— Вьюки тяжелые, Константин Алексеевич, — пояснил Семен. — Коней под ними в галоп не пустить. Подождем?
— Потом, — медленно качнул Росин головой из стороны в сторону. — До развилки на Еглино доедем, там у ручья и остановимся. Костер запалим, пообедаем нормально.
— Как скажешь, барин, — Семен решительно обогнал хозяина и поехал в десятке шагов впереди, настороженно поглядывая по сторонам.
— Прям почетный эскорт, — хмыкнул Росин. — Вам только мигалок синих не хватает…
Холопы промолчали. Они привыкли, что их боярин часто употреблял странные бессмысленные слова, и не особо задумывались над ними. Кормил он своих людей сытно, одевал не в обноски, а денежку на обнову давал. Оружие доверил ладное, огневое. А чего еще от хозяина нужно? Не во всяких княжеских домах и это получить удается! А что боярин временами странен бывает — так то не их ума дело. Лучше в сытости со странным хозяином жить, чем в голоде — с нормальным.
* * *
Каушта открылась впереди неожиданно — только стояли по сторонам от дороги плотными стенами высокие сосны, как вдруг резко оборвались, и потянулись справа и слева загородки, в которых паслись без пастушьего пригляда коровьи стада и овечьи отары, а впереди показалась широкая россыпь домов в окружении небольших палисадников, величаво вращающиеся крылья трех ветряных мельниц, трубы стекловарни на берегу реки, послышалось мерное шарканье лесопилки. Несмотря на уговоры опричника, одноклубники еще при Росине решили, что никаких стен ставить не будут. Все прекрасно помнили, что аж до конца Смуты на берегах Невы и Невской губы ни единого ворога не появлялось. А это еще шестьдесят лет — чего бояться? Вот потому и стояли теперь дома широко и вольготно, за сто метров друг от друга, а не давились как жилища во всех прочих городах вроде Пскова или Смоленска.
Росин почувствовал, как в груди екнуло — словно не в построенный недавно на берегу Суйды поселок он въезжал, а в родной дождливый Питер. Издалека донесся писклявый смех. Боярин поднялся в стременах и с удивлением увидел, как между стекловарней и сеновалом, на песчаном прибрежном пляже бегают дружной гурьбой пузатые малыши.
— Ох, и не хрена себе! Добился, стало быть, своего упрямый Зализа, оженил моих архаровцев, — Росин дал шпоры коню, с места сорвавшись в галоп.
На гостя обратила внимание женщина, колдующая на летней кухне, прикрыла глаза от солнца ладонью, повернулась в сторону старого, еще первого двора из трех домов и часовни, что-то крикнула. Со двора появилась другая женщина, всплеснула руками, кинулась внутрь. К тому моменту, когда Росин осадил коня возле кухни и спрыгнул на землю, вглядываясь в незнакомое лицо поварихи, от часовни внезапно сполошно ударил колокол.
Гость оглянулся, увидел, как выскочивший со двора бородач бросил на землю топор, тут же послышался топот со стороны реки и от мельницы.
