Тут он вспомнил про печать и решил проверить, на месте ли
она. Печать оказалась на месте. Удостоверившись, Иван Семенович успокоился и
уже собрался вернуть коробочку с печатью в кейс, но слишком поспешил, сделал
неловкое движение — печать выпала из коробочки и покатилась…
Закатилась, конечно же, под кровать, а куда ей еще катиться:
ведь там голый мужчина. Иван Семенович охнул и уже собрался встать на
четвереньки… Липочка ахнула и уже собралась закричать: “Возьми меня! Возьми!”
Но, наученный горьким опытом, Желтухин вспомнил чем кончались его предыдущие
походы под кровать и, испуганно покосившись на жену, попросил:
— Солнышко, ты мне не поможешь?
— Конечно, дорогой, — обрадовалась Липочка.
Она ловко порхнула под кровать и вернула мужу потерю. Нервно
укладывая печать в коробочку, Иван Семенович подумал: “Надо сматываться
поскорей, пока не началось”. Захлопнув кейс, он торопливо направился к двери,
уже взялся за ручку, но не успел. Липочка завопила:
— Ва-анечка!
Желтухин дернулся, словно его плеткой хлестнули, и, глядя на
супружескую кровать, как на станок гестаповских пыток, взмолился:
— Солнышко, не сейчас! Не могу! Спешу! Страшно спешу!
— Понимаю, что спешишь, — удивленно хлопая кукольными
ресницами, ответило солнышко, — но где ты кейс-то взял? Его же ночью украли.
Сообразив, что пыток не будет, Иван Семенович сначала
облегченно вздохнул, но тут же обмер и мысленно себя выругал. Вот дурак, по
запарке ворвался в квартиру с кейсом. Будто не мог у Глаши оставить. Да просто
бросил бы у двери. Кто его взял бы? Кому он нужен? Там бумаги одни…
— Понимаешь, солнышко, какое странное дело, — медленно, с
расстановкой, придумывая на ходу, начал он. — Невообразимое дело… Мг… Сам в
толк взять не могу… Мг… Ээээ… Как-то все необычно это, даже противоестественно…
Эээ… Мг…
Липочка потеряла терпение:
— Да что ты в толк взять не можешь, Ваня? Что
противоестественно?
— Да все. Все, — ответил Желтухин, решительно не
представляя, что еще здесь можно добавить.
Липочка похлопала своими кукольными ресницами, подперла
кулачками крутые бока и приказала:
— Ваня, не морочь мне голову! Сейчас же правду говори!
— Солнышко, правда такая, что ты не поверишь. Жуткие
происходят со мной чудеса, — удручился Ваня.
“Со мной происходят чудеса не хуже, так почему бы не
поверить?” — подумала Липочка и топнула ножкой:
— Не бойся, Ваня! Говори!
Иван Семенович приободрился и из него полилось:
— Представляешь, солнышко, только я вышел за дверь, только
на пару ступенек спустился, глядь, в углу на площадке стоит мой кейс. Стоит,
родной, одинешенек, никому ненужный, полный бумаг. Обрадовался я, взял его и на
работу отправился.
Едва Желтухин вымолвил эту чудовищную ложь, как зазвонил его
мобильный.
— Иван Семенович, — ругательно пропищала Галочка, — вы
договор нашли?
— Нашел, нашел, — успокоил ее Желтухин.
— Так где он, Ваня? Не вижу ни договора, ни тебя!
— Буду! Скоро буду!
Иван Семенович скорбно уставился на жену, вот, мол,
полюбуйся, дорогая, как нелегко достаются деньги: ни минуты покоя. Однако,
Липочка, открыв рот, “любовалась” совсем не на мужа. Бедняжка ела глазами
трубку мобильного.
— Ва-ня, а сотовый у тебя откуда? — осевшим голосом спросила
она. — Ты же ночью в одних трусах притрусил…
— А-аа, сотовый! — как бы обрадовался Иван Семенович. — Я же
как раз об этом и говорю. Только отошел от квартиры, только спустился на
несколько ступеней, глядь, мой кейс на площадке в углу стоит. Открыл его, а там
полно бумаг и сверху лежит мой сотовый. Ну и чудеса!
“Во втирает! Во втирает, подлец!” — подивился под кроватью
Роман.
— И что? — спросила Липочка.
— Прихватил кейс да поспешил на работу, — продолжил
Желтухин, заискивающе глядя на супругу.
Липочка хмурила лоб и кусала губу. Таким образом она обычно
задумывалась, поэтому Иван Семенович струхнул:
— Что, солнышко? Не веришь? Не веришь в мои чудеса?
— Да верю, Ваня, — отмахнулась она, понимая, что если начнет
рассказывать о своих, то муж, при всей своей доброте, точно свихнется.
Может даже залепит в лоб. Или в глаз. Теперь уже она ничему
не удивится.
— Верю, Ваня, верю. На свете еще и не такое бывает, —
горестно заключила Липочка. — Воры тоже люди. Посмотрели, что бумаги важные и
вернули тебе. А телефон, наверное, и не заметили.
— Так все и было, — подтвердил Иван Семенович. — Воры —
народ невредный. Им только денег нужно.
— Тут по-другому и не подумаешь, — успокоила его Липочка.
Роман под кроватью зашелся от зависти. Да-да, черной
завистью позавидовал он Желтухину: “Надо же, такая святая простота и какому-то
мудаку досталась. Верит буквально всему. Я и не мечтал, что еще есть такие”.
Иван Семенович тоже жену оценил. “Святая она у меня, чистый ангел”, — подумал
он, уже без всякой симпатии вспоминая Глафиру. Липочка тоже мужем была
довольна. Как тут не быть довольной, когда Роман остался под кроватью
необнаруженным, кейс найден, сотовый — тоже. Супруги с нежностью простились, и
Иван Семенович счастливый отправился на работу. Теперь одна лишь на сердце была
у него печаль: шлепанцы Глафиры, оставленные им в прихожей. “Ну, да ничего, —
успокоил себя Желтухин, — как-нибудь обойдется. Ведь с рук сходило до сей
поры”. И действительно: все с рук сходило.
Далее Иван Семенович думал только о своей секретарше-Галочке.
Точнее, он задавался вопросом, сможет ли и сегодня соответствовать ее девичьим
требованиям и желаниям. Как-никак, здоровье сильно женой подорвано… С этой
мыслью Желтухин на работу и отбыл.
А между тем, Липочка, простившись с мужем, принялась за
Романа.
— Как вы попали в мою квартиру? — приступила к допросу она,
едва тот выкарабкался из-под кровати.
— Разумеется в дверь вошел, — успокоил ее Роман. — Пока вы
мусор выносили, я незаметно и скользнул.
— В трусах? Ведь дело было совсем не ночью! — изумилась
Липочка, припоминая, что мусор она вчера выносила утром, проводив мужа на
работу. Иван Семенович, как обычно, нежно простился с женой и отправился в свой
офис. Тогда он еще не знал, что муж Пончиковой Глафиры отбудет в командировку.
Узнал он об этом ближе к обеду и, бросив дела, помчался домой. Как положено,
известил жену, приоделся и “укатил” в соседнюю квартиру. Но перед этим слегка
размялся с супругой, чтобы (упаси боже!) не сплоховать и явиться в блестящей
форме к Глафире. Теперь, вспоминая свое страстное (действительно страстное!)
прощание с мужем, Липочка побагровела:
