— Ах вы нахал! Так вы с утра торчите в моей спальне под
кроватью?!
— Увы, с утра, — вынужден был подтвердить Роман. — Потому и
голоден, как собака.
Липочка воздела руки к люстре и поделилась впечатлениями с
потолком:
— Потрясающе! Он извращенец: врывается в мой дом в одних
трусах и прописывается под моей кроватью!
Роман обиделся:
— Почему — в трусах? Я пришел в приличном костюме, но сразу
же его снял и выбросил с балкона.
— Так это ваша одежда валялась внизу? — поражаясь,
воскликнула Липочка.
— Да, моя, — гордо сознался Роман.
— Да зачем же вы, чудак-человек, такой дорогой костюм
выкинули?
— Чтобы остаться в вашей квартире.
Липочка была потрясена:
— А что вам мешало остаться в квартире в костюме? Кстати,
дворничиха уже утащила его.
— Очень хорошо, — одобрил Роман.
— Чему вы радуетесь? — удивилась Липочка.
— Свидетелям. Раз дворничиха видела мой костюм, значит я
спасен. Теперь, когда есть свидетели, вы точно меня не выгоните. В противном
случае я расскажу вашему мужу про наши близкие отношения.
— У нас нет отношений, не было и не будет! — отбрила наглеца
Липочка.
— Не зарекайтесь, — посоветовал Роман. — В любом случае ваш
муж поверит в худшее, это свойственно всем мужьям. Прикиньте сами: если я скажу
ему, что мы любим друг друга три года, а вы будете все отрицать, какую версию
ваш муж сочтет более правдоподобной?
Липочка прижала ладошки к пылающим щекам и выдохнула:
— Вы подлец!
Роман горестно покачал головой:
— Ни в коем случае. Я всего лишь несчастный человек.
— Да в чем же ваше несчастье? — взбесилась Липочка. — В том,
что вы проникаете в чужие квартиры и не даете людям спокойно жить?
— Нет, не в этом! — с жаром воскликнул Роман. — Разумеется
не в этом! Я порядочный человек и если пошел на такие неприличные, крайние
меры, значит возникли серьезные причины. Моей жизни угрожает опасность!
Смертельная! Я нуждаюсь в помощи! Один бог знает в какую жуткую переделку я
попал!
— Один бог знает? — ужаснулась Липочка. — А вы?
Роман ее успокоил:
— Я тоже кое-что знаю и готов это вам изложить, если вы
готовы меня послушать.
— Готова, конечно готова, — энергично затрясла кудряшками
Липочка, загораясь любопытством.
— Извольте. Я считал себя счастливым человеком, —
многообещающе начал Роман, но… не успел продолжить.
Из прихожей донесся звонок. Три звонка.
— Это Глаша! Моя подруга! — сообщила Липочка и заметалась: —
Беда! Беда! Она ничего не должна знать! Она не должна вас видеть! Под кровать!
Сейчас же под кровать возвращайтесь!
Глава 6
Пончикову Глафиру давно уже раздражало благополучие подруги.
Эта дурочка, Олимпиада Желтухина, была счастлива всегда: и зимой, и летом, и в
мороз, и в слякоть, и в нищете, и в изобилии. И хотя Глафира осознать не могла
в чем это счастье заключается, завидовала и страдала она невообразимо. Да и
было от чего страдать, сама-то Глафира была несчастна. Она считала себя
женщиной достойной, но с очень несложившейся женской судьбой. Совсем наоборот
(по мнению Глафиры) обстояли дела с Липочкой: дура-дурой, а только и делает,
что таскает из барабана фортуны счастливые билетики. По этому случаю Глафира
очень жалела себя и злилась на Желтухину.
“Ну почему у нее всегда такой вид довольный? — изумлялась
Глафира. — Чему радоваться ей, этой Липке? Ни в чем она не состоялась. Я —
глава фирмы, а у нее никакой карьеры, даже работы не имеет. Я деньгами сорю,
она у мужа копейки клянчит. Квартирка ее скромненькая, не то, что у меня.
Обстановка бедненькая, моей не чета. Муж — кобель. И пьянь. И бездельник. Дома
пальцем о палец не ударит. С чего Липка взяла, что она счастлива? И сама она
жирная. И жизнь ее проходит вдалеке от мужских глаз, на кухне, в засаленном
домашнем халате, среди грязной посуды, швабр и пылесосов…”
На этом месте обычно Глафиру передергивало, и она
принималась гадать как бы половчей открыть глаза безобразно счастливой подруге
на все ее горести и беды. В общем-то, в этом и был основной смысл существования
Глафиры: доказать всем женщинам, что они против нее просто тьфу! Пустое место!
Больше всего, почему-то, хотелось доказать именно Липочке.
Но как Глафира ни старалась, Липочка все равно была
счастлива — счастлива не “потому что”, а “вопреки всему”. Согласно совету
Козьмы Пруткова “если хочешь быть счастливым — будь им”, Липочка хотела и была.
Казалось, этому счастью ничто помешать не может: не
чрезмерная полнота, не лень мужа, не домашний халат, не отсутствие карьеры, не
бедная обстановка, не тесная квартира.
Однако, Глафира не унывала, подыскивая новые случаи ткнуть
подругу носом в убогость ее существования. Вот и теперь, едва Желтухин
удалился, она принялась обсасывать ситуацию.
“Забавно, — думала она, — муж ночью домой в одних трусах
вернулся, а Липка даже не устроила ему маломальского скандала. Впрочем, хитрая
она. Зачем ругаться с мужем? Возьмет и денег не даст. К тому же, нашего Ваню
ничем уже не исправить: кобель, он и в Африке кобель. Это так, но не может же
Липка после такого пассажа чувствовать себя счастливой. Конечно не может.
Думаю, волосы на себе уже рвет да белугой ревет. А что я тут сижу и гадаю? Вот
пойду и посмотрю. В конце концов, я лучшая ее подруга и просто обязана бедняжку
поддержать в трудную минуту”.
И такое на Глафиру нашло вдохновение, что она решила надеть
свой самый дорогой наряд, чтобы окончательно добить эту дурочку-Липку. В этом
наряде, тщательно накрашенная и щедро раздушенная, и предстала Глафира перед
Липочкой — так сказать, во всем своем блеске. Липочка блеска ее не заметила, не
до того Липочке было. Уже с порога она спешила поделиться с подругой радостью.
Липочка и рта еще не раскрыла, но Глафира уже все поняла и пришла в ярость.
“Что это? — мысленно негодовала она. — Радость? Откуда радость? Эта дура рыдать
бы должна в три ручья!”
— Глаша, а у меня хорошая новость: Ваня вернулся! —
воскликнула Липочка, отвечая на немые вопросы подруги.
— Так быстро? — изобразила недоумение Глафира, бросая косой
взгляд на свои шлепанцы, прижившиеся среди обуви Желтухиных.
— Сама не ожидала! — взвизгнула от восторга Липочка. —
Быстро вернулся, но страшно соскучился: прямо с порога набросился на меня, как
дикий зверь!
“Жаль, нельзя тебе рассказать, сколько раз он на меня перед
этим набрасывался”, — погоревала Глафира и с деланым безразличием
поинтересовалась:
