— Матушка твоя?! — завопила потрясенная Глафира. — Да в
своем ли ты уме? Будто разум у тебя под кроватью отшибло! Не я ли только что
возилась с Марьванной? Развлекала ее! Поила! Кормила! При чем здесь Липка?
Но Желтухин стоял на своем.
— Не обижайся, Глашуня, но я пойду, — промямлил он, разом
разрушая все ее планы.
Руки Глафиры уперлись в бока, брови взметнулись, глаза
потемнели:
— Не обижайся?! Ты что, издеваешься, дезертир? Я Пончикова
проводила, а теперь буду тут одна куковать? На кровати! Не пущу!
Иван Семенович попытался найти возражения, но Глафира
протест пресекла, заявив:
— Ваня, мой тебе совет: поостерегись! Лучше нам не начинать!
В тоне ее было слишком много угрозы — какой же мужчина
начинать отважится? Желтухин не отважился и сбавил обороты.
— Ладно, — нехотя стягивая штаны, сказал он, — на одну ночь
у тебя останусь. Каши дай.
— Сию минуту! — обрадовалась Глафира и, окрыленная, порхнула
в кухню.
Все шло по ее плану: Иван Семенович обреченно поплелся за
ней. На радостях Глаша отвалила богатырскую порцию каши. Увидев, что она
наполняет новую тарелку, Желтухин с удивлением спросил:
— А куда же старая подевалась? Неужели приговорила маман?
— Бог с тобой, Ваня, — отмахнулась Глафира, — стала бы мама
твоя манкой пачкаться. Она бутербродики с красной икоркой предпочитает.
— Тогда кто же кашу срубал? — бестолково поинтересовался
Желтухин. — Ты что ли, Глашка?
— С ума сошел? — испугалась Глафира, с любовью оглаживая
свои стройные бедра. — Я на диете. Сам же ты и срубал, мозги твои дырявые. Вон
и тарелка лежит, не помыла еще.
Иван Семенович заглянул в раковину и потряс головой.
— Да-а, — сказал он. — Я что ли съел? А почему тогда я такой
голодный?
— Потому, что во всем ненасытный, — игриво толкая его
оттопыренной грудью, пояснила Глафира.
Она поставила перед Желтухиным тарелку с остывшей кашей и
скомандовала:
— Лопай и за дело.
Не стоит, думаю, пояснять какое дело имелось ввиду. Иван
Семенович понял сразу. Он бодро крякнул, схватил в руку ложку, занес ее над
кашей и… И из прихожей донесся настойчивый звонок. Бедный Иван Семенович (нервы
уже не те) взвился, словно подколотый вилами.
— Кто там опять, черт возьми?! — рявкнул он, швыряя ложку на
пол.
— Не знаю, — побледнела Глафира.
— Так пойди посмотри!
Ее вынесло в прихожую, глаз привычно прижался к глазку, и
Глафира ехидно хихикнула…
— Ваня, беда, — пряча злорадную улыбку, прошептала она, —
это наша Липа.
— Ну, е-мое, допрыгались! — с чувством сообщил Желтухин и,
пыхтя, полез под кровать.
Глава 19
Чем же занималась все это время Липочка? А вот чем. Она
сварила манную кашу и, пользуясь отсутствием свекрови, поспешила с тарелкой на
балкон.
— Эй, голодающие, — игриво позвала она Романа, перевесившись
через перила и заглядывая во владения Глафиры. — Ужин пришел.
Но Романа на балконе не было. Он в это время разглядывал
шерстяную спину Желтухина, смачно готовящегося к трапезе. Липочка, ничего об
этом не зная, встревожилась, но не слишком. “Мало ли что, — подумала она. — Он
такой любопытный, может не усидел на балконе и решил поглядеть, что есть в
комнате”.
Когда же она явилась с кашей вторично и Романа снова не
нашла, тут ей стало не по себе. Она даже вообразить не могла, что он в это
самое время благополучно поглощает кашу Глафиры, сваренную на жирных сливочках.
Не обнаружив Романа и в третий раз, (он отсиживался в
Глашином туалете) Липочка запаниковала. Она металась по гостиной, ругая себя за
то, что не узнала номер его мобильного. Как бы неплохо было б сейчас позвонить
и узнать куда он делся…
Да и куда он мог деться из Глашиной квартиры? Если бы
подруга его нашла, она сразу дала бы знать. Нет, здесь что-то не то.
И вдруг Липочку осенило: а может как раз то! Именно ТО! То
самое, что обычно распутная Глашка проделывает с мужиками. Уж всем известно,
что у Глашки с мужиками самый короткий разговор: “Здрасте и в койку!”
Липочка вспыхнула, сердечко заныло, душа заболела, а
спрашивается, с чего? С чего вдруг разволновалась? Ну окрутит Глашка Романа.
Мужик-то чужой. Что ж в этом плохого? Ей-то, Липочке, что за беда? Она же любит
Ивана Желтухина, мужа своего. Действительно любит, да еще как!
А вот, поди ж ты, взяло за живое. “Точно, — решила она, —
Глашка случайно на балкон заглянула, а там он. Бесстыжая и давай ему глазки
строить. Надо бежать! Надо им помешать!”
Но, не дождавшись свекрови, Липочка никуда бежать не могла.
Будет страшный скандал если та явится к закрытой двери.
Несложно представить как бедняжка истомилась за тот короткий
срок, пока Глаша и Марьванна ловили нечистую силу. Ей бы не томиться, а
заглянуть на свой балкон: вмиг нашла бы Романа. Он, бедняга, там прятался уже
не от Глаши, а от Липочкиной свекрови, которую никак в Марьванне не признал.
Но Липочка об этом не подозревала. Она томилась. Ох как
томилась! Уж каких только мыслей ей в голову не приходило… Не пришло только
одной: почему она Романа ревнует?
А мысль интересная. Будь я мужчиной, обязательно воскликнула
бы: “Вот и пойми этих женщин! Что они, что собака на сене: и сама не “гам” и
другим “не дам”!” Но я, слава богу, не мужчина, а потому прекрасно понимаю
почему волнуется Липочка. И вы уже поняли, думаю.
Так вот, наконец появилась свекровь. Полная бабьей мудрости,
она “докладать” невестке не стала, что ходила перемывать ее косточки к ее же
подружке. Умиротворенная водочкой, Марьванна молчком прошла в спальню, прилегла
на кровать и (к радости бедной невестки) такой храп изобразила, какому до сих
пор не научился ее сын-Ваня — мельчает народ, мельчает.
Пользуясь удачным моментом, Липочка незамедлительно
проследовала к Глафире и одним разом ввергла в панику и подругу, и собственного
мужа. Она с таким грозным видом ворвалась в покои Пончиковых, что Глаша
ненароком струхнула. На самом деле струхнула, хотя всю жизнь в таких случаях
испуганной больше прикидывалась.
Когда же Липочка закричала: “Где он? Где он?” — колени
Глафиры подогнулись, и со страху бедняга едва не “вломила” их общего Ваню. За
малым под кровать не указала, но в последний момент спохватилась — вот она,
тренировка, неизбежно переходящая в мастерство! Спохватилась и последовала
своему старому правилу никогда и ни в чем не сознаваться.
