Возмущенная Липочка не пожелала мириться со столь близким
присутствием подлого изменника. Она демонстративно покинула мужа и полезла под
кровать к Роману, где сразу же и забылась сном.
Ночь сделала свое дело и ушла.
Утром первым проснулся Желтухин.
Проснулся в знакомой сырости, приятно говорящей о знойной
ночи. Иван Семенович “помацал” себя, умилился и повернул голову вправо в
надежде увидеть подгулявшую, но все еще любимую жену. Однако обнаружил он лишь
ее примятую подушку. Озадаченный Желтухин повернул голову влево и…
И увидел спящую Глафиру. Легко представить тот отчаянный
крик, которым разбудил он любовницу.
Липочка и Роман, сраженные пьянкой и коварными пилюлями,
даже не шелохнулись. Обнявшись, как голубки, — Липочка с Ваней прощалась во
сне, а Роман со своей Загогулиной — они лежали под кроватью и мирно спали.
А вот Желтухину мгновенно стало не до сна. Он по-своему
понял отсутствие жены и начал проклинать бессовестную Глафиру, которую перед
этим едва не парализовал своим воплем отчаяния.
— Это все ты! Все из-за тебя! — бубнил он, выпихивая из
постели ту, которую еще недавно страстно ласкал и все прочее…
— Что — я? — сопротивлялась Глафира, с непередаваемым
разочарованием глядя на пустую Липочкину постель.
А ведь ей тайно хотелось невзначай свои карты утром открыть
и наконец-то отомстить за беспочвенное счастье подруге. За все отомстить: и за
Романа, и за Ваню, и за наплевательское отношение к фигуре, и за тортики, и за
дутое благополучие и особенно за хронически-счастливый вид. А тут пустая
подушка. Беда да и только.
— Отстань от меня! — вызверилась Глафира и, исхитрившись,
лягнула Желтухина так, что у бедняги на лоб полезли глаза и отказало дыхание.
Воспользовавшись беспомощностью любовника, затейница Глафира
мастерски взялась за свое женское дело: сюсюкая и приговаривая “мой ты
халосый”, она принялась стягивать с Желтухина семейные трусы. Кстати те самые,
которые 23 февраля торжественно подарила ему Липочка.
— Совсем обнаглела! — гаркнул мигом пришедший в себя
Желтухин. — Как ты попала в мою кровать?
— Ты меня пригласил, — не моргнув глазом, солгала Глафира.
— Зачем?
— Хотел устроить групповичок.
— А Липочка где была? — ужасаясь, выдохнул Желтухин и
покраснел что тот разваренный хохляцкий буряк. И, как тому буряку, ему стало
совсем плохо.
Не лишенная благородства Глафира пожалела любовника.
— Липки не было дома, — сообщила она.
— Где же она была?
— Ты отправил ее за бутылкой.
— Не может быть! А потом?
Глафире врать надоело, и она призналась:
— А потом я не помню.
Сообразив, что любовник не в настроении и ей здесь не
светит, она чертыхнулась, перемахнула через перегородку на свой балкон и была
такова. А Желтухин зашелся от мыслей. От страшных мыслей.
“Липочка пришла из магазина, — достраивая фантастическую
конструкцию Глафиры, размышлял он, — а тут мы. В ее постели! Черт-те чем
занимаемся!!! Она обиделась и ушла…”
— А-аа! А записку на кухне оставила! — закричал осененный
Желтухин да с этим криком из постели и выметнулся.
Помчался в кухню проверять верность своей догадки. Не
отыскав там записки, он понял: дело швах. Липочка в крайнем негодовании.
Застала их в собственной постели с Глашей и решилась на чрезвычайные меры.
“Бросит! Бросит меня! — обмер Желтухин. — Допрыгался, глупый
козел! Докобелировался, пока не полезло наружу!”
И как-то, сама собой, нарисовалась мрачная перспектива:
пустой холодильник, пыль на полу, паутина в углах, белье нестиранное, посуда
немытая, пустая прихожая…
Как только он понял, что практически остался без любимой
жены, сразу одолела зависть к любовницам — эти-то стервы остались при своих
дураках-муженьках. Где она, справедливость?
“Что же делать? — запаниковал Желтухин и сразу нашел мужское
решение: — Надо пожить у Ниночки! Да-да, надо у Ниночки с недельку пожить, пока
Липочка не успокоится. Со временем все забудется, а тут я с цветами-подарками
возвернусь, упаду на колени и во всем покаюсь. Бррр!!! Нет, не во всем! Что я,
дурак? Покаюсь только в Глафире. Зато крепко покаюсь, жена меня и простит. Она
добрая”.
И Желтухин, пока не вернулась супруга, поспешил ретироваться
к Загогулиной.
Глава 26
А Роман и Липочка, проснувшись в объятиях друг друга, пришли
в недоумение. Особенно удивилась Липочка, чем тут же и поделилась с Романом.
— Почему я лежу под кроватью? — спросила она, шарахаясь от
него, как черт от ладана.
Роман мгновенно смекнул, что этой ночью пылко (сказался
невольный пост) отдавал свой супружеский долг коварной Загогулиной, которой
здесь нет и быть не могло. Руки его еще помнили статное тело Глафиры, но голова
говорила о том, что роль Загогулиной исполняла толстушка-Липочка. Все события
ночи, прошедшие мимо сознания, капризная память вдруг начала возвращать. Не
сильно, слегка, но этого вполне хватило, чтобы смущенный Роман постигнул смысл
своей ошибки.
“Я лег с ней в одну постель! — прозревая, ужаснулся он. — С
ней и с Желтухиным! Вот что наделала проклятая водка! Лег, а потом что? Потом
вернулся на свое место. И… Олимпиада пришла ко мне под кровать… И мы с ней…”
— Вы совсем ничего не помните? — шалея, спросил Роман.
— Ничего абсолютно, — заверила Липочка.
— Ну так и не надо вам знать, — прошептал он и сделал
правильный вывод: — Так жить нельзя!
— Как? — поинтересовалась Липочка, выкарабкиваясь из-под
кровати. — А где же Ваня? — ахнула она, увидев разобранную, но пустую постель
супруга с вопиюще-подозрительными пятнами… Слишком свежими!
Слишком свежими, чтобы Липочка не насторожилась.
— Или он не приходил? — растерянно промямлила она и, вдруг
озаренная дурной мыслью, закричала: — Господи! Неужели это мы здесь с вами…
Роман мгновенно покинул свое подкроватье и возразил:
— Нет не мы. Я ничего не видел и ничего не знаю. Скажу
только одно: Ваня ваш эту ночь провел дома.
— И видел меня пьяную?
— Несомненно.
— А вас?
— Меня он не видел, — заверил Роман и, не припомнив каким
образом очутился в супружеской постели, повторил свой вывод: — Так жить нельзя.
Мне пора уходить отсюда.
