Иван Семенович едва не прослезился, так растрогала его
забота жены. “Я живу только ради тебя”, — неоднократно заверяла его Липочка.
Иван Семенович машинально верил, но теперь, неожиданно получив доказательство,
он поверил очень осознанно и умилился: “Я вот сплю, а она не может заснуть,
потому что обо мне все думает. Действительно, солнышко живет ради меня. Ангел,
святая женщина, зато я подлец. Подлец и животное”. Жена — ангел и муж —
животное — рядовое положение вещей, но Иван Семенович не пожелал мириться с
обыденностью. Он спешно все исправил, подхватив Липочку на руки, вернув ее в
кровать и подарив ей себя три раза с такой страстью и нежностью, о коих та
доселе и не слыхивала, в отличие от своей подруги-Глаши. Уж та-то была этой
страстью по горло сыта, Желтухин для нее никогда не скупился…
Но вернемся в супружескую постель. Исчерпавшись на жену
духовно и физически, Иван Семенович откатился и мертвецки заснул, изредка
радостно повизгивая — он был очень доволен собой даже во сне.
А вот Липочка пребывала в шоке — все произошло слишком
стремительно. Ни на секунду не забывая о лежащем под кроватью Романе, она
страдала, краснела от стыда и чувствовала себя участницей дикой оргии. Так и не
оправившись от смущения, Липочка удостоверилась достаточно ли крепко спит ее
муж и тут же заглянула под кровать.
— Я ничего не слышал, — опережая пояснения, заверил ее
Роман. — Спал, как сурок.
— Сейчас принесу вам матрас, — благодарно шепнула Липочка и
на цыпочках проследовала в чуланчик.
Матрас показался ей вялым, но надувать его Липочка не
рискнула, отправила под кровать таким, какой есть, шепнув незваному гостю:
— Устраивайтесь поудобней.
— Спасибо, вы ангел, — восхитился Роман, чем напомнил
Липочке мужа.
“Он славный”, — непонятно о ком подумала она, укладываясь в
постель и (устала) мгновенно погружаясь в дрему.
Но долго спать ей не довелось: Липочка только-только
собралась посмотреть сладкий и бессовестный сон, где она вовсе и не Липочка а
легендарная Мессалина, принимающая в золотом шатре всех своих мужей (почему-то
их было сорок), как вдруг одеяло пришло в движение и начало сползать.
Почувствовав это, Липочка проснулась и сразу же нырнула под кровать.
— Что случилось? — ничуть не сердясь, заботливо
поинтересовалась она.
Роман сконфужено сообщил:
— Очень не хотелось вас будить, но положение безвыходное…
Видите ли, я живой человек и рано или поздно это должно было случиться… Даже не
знаю как вас сказать.
— Скажите прямо, — посоветовала Липочка.
— Тогда я хочу в туалет. Нестерпимо. Как мне быть? Может
тихонечко проползти по-пластунски?
Липочка представила как вдруг просыпается Ваня, слышит шорох
или скрип двери, включает свет, а на полу полуголый мужчина…
— Ни в коем случае, — испуганно прошептала она, —
по-пластунски не надо. Наденьте мою ночную рубашку и смело выходите из спальни,
только не мешкайте. Если муж проснется, он подумает, что вы это я.
— А вы сами где в это время будете? — поинтересовался Роман.
— У вас под кроватью.
— Я согласен.
Липочка быстро перебралась под кровать, стянула с себя
ночную рубашку, отдала ее Роману, а сама укрылась его одеялом. Рубашка была
просторная, но все равно Роману она оказалась мала и отчаянно коротка.
Выглядывая из-под кровати и глядя в спину удаляющемуся мужчине, Липочка,
содрогаясь, отметила, что вряд ли муж примет Романа за свою жену. “Надо быть
круглой дурой, чтобы надеяться на подобное чудо”, — решила она.
И ошиблась. Когда облегченный Роман вернулся в спальню,
дверь скрипнула, и проснулся Иван Семенович. Снова не обнаружив рядом Липочки,
поначалу он взволновался, но, заметив на пороге привидение в короткой ночной
рубашке жены, радостно пробормотал:
— Солнце мое, ты где была?
Парализованный внезапным вопросом, Роман застыл как
вкопанный, покрываясь холодным потом. А вот Липочка не растерялась и кокетливо
пропищала из-под кровати:
— Ходила кое-куда.
— Мое солнышко делало пи-пи, — умилился Иван Семенович и
ведь не ошибся, именно за этим Роман из спальни и выходил.
Однако Романа такая догадливость хозяина квартиры не
радовала. Столбенея на пороге, он решительно не представлял, что предпринять —
ведь Липочка говорила, будто муж ее страшно ревнив. Видя в тусклом свете луны
какой грозной горой возвышается тот на кровати, Роман иначе как трагически свое
будущее уже и не представлял. Его спину продрал мороз, а на голове вздыбились
волосы, когда Иван Семенович, откинув одеяло, нежнейшим голосом призвал:
— Солнышко, не стой на голом полу, скорей беги ко мне,
поцелую твою сладкую попку и погрею твои маленькие ножки.
Мертвецки холодея, Роман представил как сильно огреет его
Липочкин муж, когда заметит подмену — колени его подогнулись. Липочке тоже
стало нехорошо. Все осложнялось еще и тем, что она лежала под кроватью
совершенно голая. Надо было срочно принимать хоть какие-то меры. Панически
спасая положение, она зашипела Роману:
— Падайте, падайте на пол и ползите ко мне.
Как человек разумный, он понимал глупость такого совета и
продолжал столбенеть. А вот Иван Семенович уже ничего не понимал. Теряя остатки
сна, он раздраженно спросил:
— Солнышко, что с тобой? Что ты там шепчешь?
Липочка закашлялась и пропищала:
— Я поперхнулась, милый.
И следом добавила, уже обращаясь к Роману:
— Падайте, черт возьми, и ползите ко мне.
Огорошенный происходящим, Иван Семенович крякнул и
шевельнулся в постели, Роман в панике рухнул на пол и по-пластунски пополз к
Липочке. Она буквально содрала с него свою ночную рубашку, но натянуть на себя
ее не успела — Иван Семенович, озадаченный поведением жены, покинул постель.
Объятая ужасом Липочка с нечеловеческой скоростью вылетела из-под кровати.
Прекрасно зная нрав своего мужа, она упала в его объятия и лихорадочно
зашептала:
— Милый, я хочу тебя, немедленно, прямо сейчас, возьми меня!
Возьми меня!
“Ну и дела”, — только и успел подумать Иван Семенович,
сраженный неожиданной страстью жены наповал — иначе не скажешь. Немного спустя,
уже изможденный, засыпая, он подумал: “Да, Глаша права, солнышко мое совсем
странное, но оно и к лучшему. Такой, пожалуй, она мне больше нравится. Так
можно жить”.
Однако Липочка не могла с ним согласиться. Она-то как раз
думала, что так жить нельзя. Прижимая ночную рубашку к груди, она лежала и
сокрушенно размышляла: “До чего я дошла, устроила вакханалию в присутствии
постороннего человека. Это бесстыдство, настоящий разврат, но разве был у меня
другой выход?”
