Следующего знака пришлось ждать несколько лет. После окончания учебы в Граце, я отучился семестр в университете Чарльза в Праге и…
— Но ты ведь так и не получил диплома?
— Пустая бумажка! Бессмысленная трата времени! Не диплом же позволил мне сделать все мои открытия! И его отсутствие не помешало мне спустя полтора десятилетия получить почетные докторские степени в Йельском и Колумбийском университетах, лучших университетах Америки. Впрочем, я их об этом не просил. Итак, я работал в Центральном офисе телеграфа в Будапеште. Все мои мысли занимала проблема получения и использования переменного тока. Тогда правил бал Томас Эдисон и его система постоянного тока. Но я знал, что будущее за переменным током и что эта задача для меня.
— Знал?!
— Да, это было единственным, в чем я был твердо уверен еще со времени учебы в Политехнической школе. Все остальное составляли сомнения и неустанный безрезультатный поиск. Решение никак не давалось мне. Продолжалось это ни много ни мало четыре года. Я отводил на отдых всего пять часов в день, из них лишь два проводил во сне. И тут вновь пришла болезнь, странная болезнь, по которой врачи не могли поставить диагноз. Мои органы чувств приобрели необычайную чувствительность. Тиканье часов, от которых меня отделяли стены трех комнат, отзыва лось в моем мозге ударами тяжелого молота по наковальне. Лежа в постели, я ощущал вибрацию мостовой, когда по ней мимо дома проезжала легкая коляска. Обычная речь воспринималась как страшный шум, а малейшее прикосновение вызывало ощущение нокаутирующего удара. Падающий луч солнца ощущался как внутренний взрыв, какая-то странная чувствительность во лбу позволяла в темноте ощущать предмет на расстоянии в десять шагов. Пульс изменялся от нескольких слабых ударов до бешеного стука в двести пятьдесят ударов в минуту. И все время перед глазами мелькал мой будущий двигатель. Мелькал и пропадал, мелькал и пропадал. Неожиданно болезнь сама собой резко пошла на убыль. Однажды февральским вечером 1882 года мой друг Антони Жигети вывел меня на прогулку в городской парк. Я любовался великолепным закатом и декламировал Гёте:
Смотри: закат свою печать,
Накладывает на равнину.
День прожит, солнце с вышины
Уходит прочь в другие страны.
Зачем мне крылья не даны
С ним вровень мчаться неустанно!
Появился голубь и сделал в воздухе кульбит на фоне заходящего солнца. И тут я увидел! Я увидел его — мой двигатель! Он стоял перед моими глазами. Нет, не стоял, он плавно и бесшумно крутился, в одну или другую сторону, повинуясь моим командам. И еще я видел, как в нем вращается магнитное поле, как оно порождает энергию вращающегося якоря, как бегут управляющие импульсы от невидимого переключателя в моей руке. Я видел все!
Энтони рассказывал позже, что я пребывал в каком-то трансе, потом принялся что-то возбужденно объяснять ему рисуя обломком ветки на пыльной дорожке какие-то чертежи. Он отвел меня домой: Там я продолжал рисовать. Генераторы, трансформаторы, двигатели, распределители, переключатели, все, что необходимо для работы системы переменного тока, разных систем. Когда я очнулся, оказалось, что прошло два месяца.
В течение моей жизни все это многократно повторялось. Мучительные раздумья, потом — парк, «Фауст», голуби, видение… Все созданные мною устройства представали передо мной целиком. Я вертел их и так и эдак, убеждаясь, что они не нуждаются ни в каких доработках и усовершенствованиях. Так же мысленно я испытывал их, гоняя в разных режимах и фиксируя выходные параметры. В сущности, даже эта стадия была излишней, я лишь получал подтверждение того, что устройство работает именно так, как я хотел, задумывая его. Лишь после этого я мысленно разбирал устройство на части и, вызывая по очереди механиков, рисовал им чертежи этих деталей, указывая точные размеры. Они — изготавливали детали, я собирал устройство, все идеально подходило, все идеально работало. Мне не нужны были помощники, как Эдисону, который поручал различным группам своих инженеров разработку того или иного блока своих будущих устройств, мне не нужны были многолюдные конструкторские бюро и испытательные лаборатории для доводки изобретения до готового — изделия. Мне даже не надо было ничего записывать. Все хранилось здесь, в моей голове. В любой момент я мог и могу хоть сейчас извлечь из глубин памяти точный чертеж любого созданного мною устройства, привести любую техническую характеристику.
— Ты счастливец, Тесла! Мало, кто испытывает такие приступы творческого озарения, высшего слияния с Творцом. Иным это выпадает раз в жизни, но этого вполне хватает для величия в глазах человечества. Для тебя же это было обычным способом мышления, способом жизни.
— Тут, нечему завидовать. И не такое уж это счастье. Всю жизнь я ощущал себя лишь марионеткой в Его руках, простым проводником Его идей. Я лишь воплощал в металле устройства, которые Он являл мне в виде образов. Невелика заслуга! Я искал собственное я, и — не находил. В конце концов, я разуверился даже в существовании души. В нас, людях, нет ничего, кроме материи и энергии, а так как материя — это сгусток энергии, то мы представляем собой лишь энергетические тела. Эти тела имеют одинаковое строение и подвержены одним и тем же влияниям. Это обусловливает сходство реакций и соответствие обычных действий и поступков, на которых основаны все наши социальные и прочие правила и законы. Мы — марионетки, или, в современных терминах, автоматы, которые полностью управляются силами окружающей среды и колеблются, словно поплавки на поверхности воды, но принимают результаты поступающих извне импульсов за проявления собственной свободной воли. Движения и другие совершаемые нами действия всегда направлены на сохранение жизни и, хотя кажутся совершенно независимыми друг от друга, незримо связаны между собой.
— Да, помнится, ты что-то писал об этом. Но мне кажется, что ты сам не веришь в это. Любому человеку свойственно ощущение уникальности его личности, и тебе эта свойство должно быть присуще в наивысшей степени, ведь ты — действительно уникальная личность.
— Это лишь игра слов. Моя, как ты говоришь, уникальность заключается лишь в том, что я гораздо более чувствительный автомат, чем другие люди, я ощущаю воздействия, к которым другие невосприимчивы, и могу толковать их. Я лишь более утонченный автомат, чем другие, мои отличия от других людей количественные, а не качественные.
— Поэтому ты и стал создавать свои механические автоматы?
— Да, конечно. Сорок пять лет назад, в канун нового века, я решил создать расу роботов, механических людей, которые будут выполнять за человечество все тяжелые работы. Подобный автомат, являющийся моим механическим подобием, должен иметь движущую силу, органы передвижения, органы управления и один или более органов чувств, настроенных так, чтобы он действовал под влиянием внешних стимулов. Движения этой машины, рассуждал я, будут напоминать движения живого существа, так как у нее будут все его элементы. Для создания полной копии остаются еще способность роста, размножения и, главное, ум. Но расти ей необязательно, поскольку машины можно сразу производить, так сказать, в полный рост. А что касается размножения, но о нем тоже можно не заботиться, поскольку для механических моделей оно означает просто-напросто процесс производства.
