Альберт Борман не только был адъютантом, но и заведовал канцелярией. Именно в его ведении находилась, например, так называемая «сокровищница», комната, расположенная в подземельях новой канцелярии, куда складывались полученные фюрером подарки. В один прекрасный день он взял ключи и открыл мне дверь этого удивительного места. Это было в марте 1943 года, мы с женой только-только переехали на новую квартиру. В комнате повсюду стояли картины — на полу, сложенные одна к другой, там же стояли несколько скульптур, вазы… Борман сказал, что я волен выбрать и забрать себе наиболее полюбившуюся картину, украсить наш новый дом. В конце концов я выбрал два полотна. На одном, маленьком и не очень ценном, было изображено озеро. Подпись гласила — Арнольд, шведский художник. Второе — огромная картина почти два метра в длину — принадлежало кисти немецкого художника начала века, «очень известного», уточнил Борман. Правда, я, как ни стараюсь, не могу вспомнить его имя. На ней были три вставшие на дыбы лошади на фоне грозового неба. Картина была достаточно ценная, но в апреле 1945 года бесследно пропала. Скорее всего, в хаосе последних дней империи ее прибрали к рукам мародеры.
Так вот, Альберт Борман был младшим братом Мартина Бормана, который стал в 1943 году личным секретарем Гитлера. Между собой два Бормана ни словечком не обменивались. Все об этом знали. Хотя, думаю, настоящая причина их разлада мало кому была известна. Мы этот вопрос не обсуждали, вопросы подобного толка у нас не поднимались, во всяком случае не поднимались впрямую. Только гораздо позже, в ходе разговора с одним из товарищей по службе, я понял, что вина за разрыв отношений между двумя братьями лежала на Мартине Бормане. Он якобы не принял второго брака своего младшего брата и прекратил с ним всякие отношения, не изменив своей позиции до последних дней рейха.
Секретарши были вездесущи. Среди тех, кто окружал фюрера, они всегда были в первых рядах, всегда под рукой и постоянно друг друга сменяли. Мы то и дело кого-то из них встречали в коридорах. От этого, правда, наши отношения не становились менее формальными. По роду деятельности с ними нам приходилось сотрудничать ну очень редко. Они были к нам очень благожелательны, однако лично у меня, должен признать, никаких связей ни с кем из них не было. Мы вместе пили кофе, болтали о том о сем, очень вежливо, но не более того. Я никогда не был с ними на «ты». Геше, наш начальник, был, мне кажется, более открытым. Из всех нас у него были с ними самые теплые отношения.
Дольше всех на посту секретарши работала Иоганна Вольф, она очень давно стала членом НСДАП, еще до того, как Гитлер пришел к власти. К тому моменту, когда мы встретились в первый раз, у нее за плечами был уже более чем десятилетний стаж работы в канцелярии. Всегда спокойная, она относилась к нам по-матерински, а в команде считалась «почетной секретаршей»
[40]
.
С ней мы иногда болтали. А Гитлер чаще всего вызывал к себе Герду «Дару» Дарановски и Кристу Шредер. Криста, как потом выяснилось, тоже уже несколько лет состояла членом нацистской партии. Она была исключительно серьезным человеком — и в работе, и в жизни. Дара была любимой секретаршей Гитлера. Она была родом из Берлина, ей только-только исполнилось тридцать лет, она говорила с легким акцентом и умела создать оживление везде, где бы ни находилась. В 1943 году она вышла замуж за Экхарда Кристиана, помощника генерала Альфреда Йодля, и ушла с работы.
Шесть месяцев спустя, правда, передумала и вернулась. Был ли Гитлер удивлен или опечален ее уходом? Не знаю, не могу сказать. С уверенностью могу только утверждать, что фюрер ее не удерживал. Тот или та из нас, кто хотел уйти из канцелярии, свободно могли это сделать, как это доказали потом два или три случая подряд. Почти сразу после ухода Дары на ее место пришла Траудль Хумпс, которая осталась с нами даже после ее возвращения. Я очень хорошо помню тот день, когда Альберт Борман представил ее нам, совсем молоденькую, чуть старше двадцати лет, пока еще очень скромную. У нее было легкое косоглазие, которое она быстренько исправила с помощью операции в одной из глазных клиник Бетерхсгадена. Затем, недолго думая, она выскочила замуж за моего приятеля Ганса Юнге, одного из камердинеров Гитлера.
Как и в случае с секретаршами, у Гитлера в любой момент должен был быть под рукой кто-то из прислуги. Кроме Ганса Юнге, Гитлеру прислуживали Отто Мейер, член бегляйткоммандо, Хайнц Линге, очень надменный и малосимпатичный субъект, который во что бы-то ни стало хотел стать нашим начальником, Вильгельм Арндт, тоже давний член лейб-штандарте, и Август или, я уж не помню точно, Герман Буссман — он пришел чуть позже, и с ним мы потом подружились. Карл Краузе был особенной личностью. Он служил в бегляйткоммандо СС, а потом долгие годы сопровождал Гитлера в качестве камердинера, до тех пор, пока тот не уволил его во время Польской кампании. Как мне рассказывали, оба находились на линии фронта, на территории противника. Краузе неосмотрительно набрал в каком-то колодце воды, чтобы дать фюреру напиться. Он так спешил, что не проверил предварительно, не была ли вода заражена или даже, может быть, отравлена. А Гитлер очень быстро догадался, что вода, которую он пил, не его любимого сорта — он предпочитал «Фахингер». Краузе был сослан в часть немецких военно-морских сил. В 1943 году он был ранен и Гитлер снова призвал его к себе. В то время мы с Краузе достаточно часто пересекались. Некоторое время спустя после своего возвращения он был снова, на этот раз окончательно, отправлен на фронт за то, что стрелял из пистолета в люстру в столовой одного из командных пунктов Гитлера. Он не был пьян. Просто хотел доказать, что умеет стрелять без промаха.
Фюрера пользовали разные врачи. Не могу сказать, болел ли он какой-либо болезнью, принимал ли лекарства, или ему были необходимы какие-то специфические процедуры. О состоянии здоровья Гитлера мы не разговаривали никогда. Знали, что он страдает болями в желудке, но не более того. Гитлер не давал повода ни о чем догадаться. Но доктора появлялись у фюрера очень часто, это факт.
Их было четверо. Дольше всех на этом посту продержался Карл Брандт, который считался другом Гитлера. В течение долгих лет он был ответственен за здоровье фюрера. В начале тридцатых годов он приблизил к себе другого эскулапа, Ганса Карла фон Хассельбаха, который впоследствии, как я сам в этом убедился, очень сблизился с Евой Браун.
Вернер Хаасе тоже занял свой пост задолго до того, как я поступил на службу в канцелярию. Насколько я понял, этот хирург, член национал-социалистической партии и СС, в противовес двум своим коллегам, должен был сопровождать фюрера в его поездках на случай нападения или покушения. Профессор Теодор «Тео» Морель был представлен Гитлеру его личным фотографом, Генрихом Гофманом, еще до войны. «Старики» по поводу здоровья Гитлера рассказывали только одну-единственную историю — это то, что доктору Морелю удалось с первого же раза справиться с болями в брюшной области Гитлера. Фюрер отплатил ему благодарностью ив 1945 году даже приблизил к себе: Морель стал тогда личным врачом и занял главное место 9 команде врачей, в наказание Брандту и Хассельбаху
[41]
.
