Некоторым из жителей фюрербункера раздали по ампуле цианистого калия или синильной кислоты. По словам Линге и Гюнше, Гитлер не имел к этому никакого отношения
[135]
. Скорее всего, их тогда раздавал доктор Людвиг Штумпфеггер.
Я не получил капсулы. Я не относился к самым близким соратникам. Правда, у меня всегда был с собой пистолет вальтер-ПП. Он всегда был заряжен, на тот случай, если дело примет дурной оборот. Думаю, в хаосе последних минут рейха я вполне мог пустить себе пулю в лоб. Мне тяжело об этом говорить даже сейчас, по прошествии стольких лет. Ведь я ничего общего не имел с идеалистами от нацизма, которые жизни себе без фюрера не представляли. Самоубийство было, для меня возможностью не попасть в руки советских солдат. Как и многие вокруг, я был изможден, нервы сдавали. День и ночь я работал, как автомат, как бездумная машина. В последние дни я абсолютно ни о чем не думал. Я был один. Доступ в бункер был строго ограничен, и меня уже давно не приходили проведать. Никто из товарищей даже не ступал на порог последнего пристанища шефа. Насколько я знаю, ни разу не зашел даже Гельмут Беерман, один из «стариков» в окружении Гитлера.
27 апреля во второй половине дня, во время военного совещания, по неизвестным мне причинам Гитлер послал за Германом Фегеляйном, сподвижником Гиммлера. Его в тот момент совершенно точно не было в бункере, а поиски по подземным коридорам канцелярии не дали никакого результата. Тут несколько человек из числа присутствующих спохватились, что его нет уже несколько дней. Меня попросили ему позвонить, но к телефону никто не подошел.
Несколько позже в коридоре появилось трое офицеров и подполковник Петер Хёгль, помощник начальника службы безопасности Иоганна Раттенхубера. Мартин Борман обратился к ним, голос его срывался на крик: «Нужно сейчас же привести Фегеляйна!» Уже ночью, незадолго до того, как лечь спать, я проходил по одному их коридоров и встретил Фегеляйна в сопровождении двух телохранителей и Вильгельма Монке. Я ничего у него не спросил. Такое не позволялось со стороны младшего по званию. Могу только сказать, что на нем было распахнутое пальто и что все вчетвером они направлялись к подземельям канцелярии.
На следующий день, в начале вечера, в бункере появился Хайнц Лоренц. Он только что получил информацию, распространяемую по стокгольмскому радио по данным британского новостного агентства Рейтер. Согласно этим сведениям, рейхсфюрер СС Гиммлер начал переговоры о капитуляции. Не знаю, как отреагировал Гитлер
[136]
. В любом случае для свояка Евы Браун это известие означало подписание смертного приговора.
Поздно вечером небольшая группа полицейских отправилась за Фегеляйном. Не успели они пройти по коридору и нескольких метров, как один из сотрудников службы безопасности вынул автомат и пустил ему очередь в спину. Все подробности я узнал от Ганса Хофбека, сотрудника РСД, который присутствовал при расстреле. Во время поездок Гитлера мы с Гансом часто работали вместе. Он рассказал мне все в подробностях, изобразив в лицах, как стреляли из автомата, как очередь прошла по спине сверху вниз, подражая звукам выстрелов: «Тра-та-та-та-та-та».
Незадолго до полуночи я увидел, как по коридору прошел незнакомый мне человек в сопровождении еще двоих, которых я тоже не знал. Удивившись, я обернулся к Иоганнесу Хентшелю, который стоял рядом со мной. Он лаконично ответил, что это был служащий регистрации актов гражданского состояния
[137]
. Я вытаращил на него глаза. «Ну да, регистрации актов гражданского состояния, Гитлер ведь собирается жениться!»
Церемония проходила в небольшом зале заседаний в глубине коридора. Присутствовали Борман и Геббельс. Всего за несколько минут дело было сделано. Служащий сразу же ушел. Молодожены вернулись в свои комнаты в сопровождении нескольких приглашенных. Я остался на посту.
Через некоторое время в комнату, где я находился, вошла Траудль Юнге. Разговора она не заводила. Молча перечитала свои записи и застучала по клавишам стоящей на столе пишущей машинки. Это было завещание Гитлера, которое он продиктовал ей накануне свадебной церемонии
[138]
.
Это был конец. Свинцовое молчание, абсолютная, гробовая тишина царили в бункере, словно в настоящем бетонном саркофаге. Никто не сомневался, что в ближайшие часы Гитлер покончит с собой. И каждый из нас задавался вопросом, какая же судьба уготована нам после его смерти. Новости от германской армии, от тех осколков, что от нее остались, сводились в основном к тому, что все попытки прорвать советское окружение окончились неудачей. 29 апреля в течение всего дня небольшие группы людей уходили из канцелярии, чтобы попытаться прорваться сквозь окружение. С каждым часом народу становилось все меньше.
В это время в одном из уголков подземной части Новой канцелярии мне довелось присутствовать при странной сцене, в которой участвовали Геббельсы и шестеро их детей. Йозеф и Магда прощались. Все они сидели за длинным столом. Вокруг толпилось множество людей, мужчин и женщин, раненых и санитарок, все они плотно прижимались друг к другу в темноте подземелья, под звуки неутихающей канонады советской артиллерии. Молоденький мальчик лет шестнадцати заиграл на аккордеоне, а все присутствующие подхватили хором:
Die blauen Dragoner, sie reiten
Mit klingendem Spiel durchb das Tor…
[139]
Я вернулся в бункер. Пришла телеграмма, в которой сообщалось, что Муссолини убит итальянскими партизанами. Ночь была коротка. Все мы пытались уснуть хоть на пару часов, но тщетно.
«Ждем»
С рассветом снова зазвучала канонада советской артиллерии. Сражались уже на Фридрихштрассе и на Потсдамерплац, в трехстах метрах от нас. Гитлер в последний раз позавтракал, готовила все та же Констанца Манциарли. Мы с ним встретились случайно в коридоре. Он был спокоен и молчалив. Пройдя мимо меня, ничего не сказал. Даже не пожал мне в первый и последний раз руку.
