— Голова не болит? — Олег сунул руку в карман косухи, к кистеню.
— Не, не болит, — хохотнул корабельщик. — Благодарствую тебя, колдун.
— За что? — удивился Середин.
— Дык, по шапке дал, не по загривку. Мог и убить, да не стал. Это я, как оклемался, враз понял.
— Тогда не называй меня колдуном, Хельга, — попросил Середин, выкладывая руку обратно на колено. — Я не люблю колдовать, просто умею. Ведаю это мастерство.
— Ведун, значит, — понимающе кивнул воин. — А звать как?
— Олегом.
— Хелегом?
— Олегом, — поправил Середин.
— А меня Хельгой, — повторился корабельщик. — Коли ты заместо Радомира остался, то, стало быть, в один круг с нами сторожить попадаешь, с Урием и со мной.
— Что сторожить?
— Все едино. Кто на нос, кто на корму, кто возле трюма крутится. Днем-то и так догляд со всех сторон, да и ладья плывет. А коли ночь, так и приплыть кто может из ближней деревни, скрасть что с корабля. А лихие люди, коли появятся, так и вырезать всех могут, либо хазарам в невольники продать.
— Случается?
— Кто знает? Вода следов не бережет. Кто сплошал, тот не расскажет. — Воин звонко прибил комара у себя на щеке. — Вот и вязь Тихорская. Скоро Белая начнется, можно будет мачту ставить.
Олег приподнялся и выглянул наружу. Оказывается, лес и вправду исчез, превратившись в чахлые березки, что торчали тут и там на сером мшистом просторе. Кое-где виднелись сосенки — однако и это были уродливые карлики. Прикша, перестав вилять среди обрывов, текла строго по прямой, словно кто-то по линейке русло для нее прорезал.
«Интересно, — подумал Середин, — это что же, дорога, по которой я из деревни двинул, в топь упирается?»
Получалось, что так. Впрочем, деревенские от такой жизни наверняка не унывали. Болота да вязи надежнее любого тына защищали их от всякого рода разбойников и бродяг, а самим в люди выехать — так летом на лодке можно, а зимой и вовсе по реке санным поездом.
— Эй, ведун! — появился из «сарая» хозяин ладьи. — Иди сюда, перемолвиться с тобой желаю.
— Ну вот, — вздохнул Олег. — Не успел наняться, уже «на ковер» вызывают.
Он даже не ожидал, насколько окажется прав. Широкое хозяйское помещение примерно четыре на четыре метра ковры устилали в самом прямом смысле этого слова. Пушистые бухарские, с ворсом в ладонь толщиной, лежали внизу, войлочные турецкие висели на всех стенах… Или Турции в этом мире не существует? Ладьи, помнится, были в употреблении давно… Очень давно… На них ушкуйники Золотую орду грабили, в Норвегию ходили, по Оби в дикие земли. В общем, не меньше тысячи лет в употреблении находились, по такому изделию точно датировки не добиться.
— Садись, Олэг, — указал купец на место перед расстеленной на полу скатертью, — угощайся, гостем будь. Дай, я тебе вина налью древлянского. Белорыбицы отведай итильской, мясца соленого.
— Спасибо, не откажусь…
Придержав ножны, чтобы сабля не попала под ноги, ведун опустился, взял небольшой ломтик рыбы, положил в рот… Слабосоленая рыбка оказалась настолько нежной, словно на язык попал только запах — пахнуло дымком, ощутился легкий привкус жирка, ан рыбки-то уже и нет, растворилась, будто леденец. А вот вино было полной противоположностью: густое, как свежий мусс, оно пахло пряностями, вязало рот, точно черноплодка, и имело яркий вкус терпкого вишневого сока. Олег с огромным наслаждением выпил всю налитую кружку и собственноручно наполнил ее снова, туг же сделав еще несколько глотков.
— Ты ничего не чувствуешь на моей ладье, ведун?
— Я? — Середин пожал плечами. — Да вроде ничего.
— Совсем?
На этот раз Олег чуть помедлил с ответом… Нет, крест холодный, предчувствия никакого нет…
— Нет, ничего не чувствую.
— Видать, плохой ты ведун, Олэг, — вздохнул купец. — Проклята оказалась эта ладья. Вещий Аскорун, волхв ильменский, предрек кораблю сему игрушкой чар колдовских, чернобожских стать. Кружиться путями неведомыми, царствами живыми и мертвыми. А мне предсказал встречу с пучиной и обитателями ее вод, холодными и горячими.
Любовод нервно схватил кружку вина и осушил ее одним глотком. Потом расстегнул кафтан, грубо отшвырнул его в угол, оставшись в ярко-синей шелковой косоворотке с алым воротником. Похоже, зажатый глубоко в душе страх пытался вырваться наружу.
— Мы и к знахарке ходили, что при краде Перунской прижилась, и волхва просили беду отвести, колдунам серебром кланялись — никто беды отвести не берется. Пытался я знакомца одного опытного с собой зазвать — отказался. Да что знакомец, команда, как прослышала, разбежалась вся! Токмо кормчий отцовский, Борислав, и не спужался. Корабельщиков пришлось двойным серебром сманивать, да и то только трое согласились. Судовую рать и вовсе из варягов набрал. Голытьба нищая, ленивая. Про вино токмо помнят, да невольниц вконец замучили, не продать дома будет. За серебро поначалу согласились, а сейчас норовят прибавки вытребовать, уйти грозят. Боюсь, сбегут, как случай станет. Четыре дня мне осталось до дома дойти. Коли и случится предсказание, то сейчас. Сегодня, завтра. Самое позднее — на Ильмене. Перед Новгородом, думаю, нечисть озерная шалить побоится, боги родные защитят.
— Что же ты сам поплыл в дикие земли, если такое предсказание получил?! — забыл про угощение Олег.
— Коли на роду утонуть написано, — с предельным фатализмом пожал плечами Любовод, — то от воды ни в подвале, ни под одеялом не скроешься. Все едино она тебя найдет. Чего прятаться?
— Это верно, — удивился Середин столь неожиданному слиянию покорности судьбе и безрассудной отваги.
Он встал, приоткрыл полог, посмотрел по сторонам. Мох, полудохлые березки, местами поблескивают болотные окна. И никуда здесь с корабля не выпрыгнешь, не убежишь. Хитер, однако, купец. Сразу про беду не сказал — подождал, пока новому знакомому деваться станет некуда.
— Вот, стало быть, Любовод. почему ты так рьяно уговаривал меня заменить на ладье Радомира! — оглянулся на парня Олег. — Тебе был нужен не воин, а колдун. Ты все еще надеешься снять проклятие, изменить судьбу.
— Ты поклялся защищать корабль и меня так, как только умеешь.
— Ну ты жук! — покачал головой Середин. — Что ни говори, а ты меня все-таки обманул.
— Если бы я рассказал тебе про все сразу, ты бы сбежал, — пояснил купец с таким видом, словно это умозаключение могло оправдать коварную хитрость.
— Жулик.
— Я заплачу тебе вдвое против уговора, коли поможешь добраться домой.
— Как долго еще будут тянуться болота?
— До речки Белой и еще полпути до Любытина. Ты хочешь убежать?
— Конечно, хочу, — взялся за кружку с вином Середин. — Только не могу. Во-первых, некуда. Во-вторых, я дал тебе слово… Хоть ты и мошенник. А я никогда не нарушаю своих обещаний.
