Камень хрустнул, словно переломленная щепка, половина перекладины упала на хвою — и привязанный к запястью крест тут же отозвался упруго пульсирующим жаром.
— Вот так, господин Кариманид, — подступил Олег ко второй половине. — Ничего, отче, тебе еще предстоит увидеть, что ты сотворил по безмозглой злобе своей. Ты дал Руси прививку. Ты влил яд в ее душу, но русская земля справилась и стала только крепче. Она обрела стержень, который позволил Руси, подобно вековому дубу, стоять несокрушимо, наблюдая за тем, как вокруг возникают, а потом исчезают в небытие разные страны и целые империи, как причудливо меняются верования народов. Как мечется в поисках истины мир. Византия сгинет — Русь останется. И когда потомки римских христиан пойдут по свету, неся в одной руке крест, а в другой меч, когда миллионы, сотни миллионов несчастных язычников из Америки, Африки, Азии будут истреблены, а другие миллионы превращены в рабов — к этому времени Русь, Великая Русь, окажется им уже не по зубам. Ох, как ты будешь крутиться тогда в своем гробу! А над тобой радостно зашелестят березки и зазвучит веселая русская речь. Речь свободных людей, досточтимый Кариманид. Свободных!
Вторая половина перекладины рухнула под ноги ведуна, и он с облегчением сел, привалившись спиной к получившемуся столбу. Серебряный крест жег руку — но на этот раз это только радовало Олега. Пусть палит — это знак победы!
Немного передохнув, ведун подобрал обломки и, разворошив зубилом землю, прикопал их позади получившегося столба, овальными кончиками вверх, словно двух ребятишек. Получилось симпатично. Для полноты картины он выстучал зубилом на гранитном столбе два глаза, нос картошкой и широкую улыбку.
— И кто это будет? — подошла к камню зеленоглазая красавица и осторожно прикоснулась к нему рукой.
— Ты здесь, берегиня? — удивился Олег.
— Да, — кивнула девушка. — Не знаю почему, но страх пропал, и мне стало интересно.
— Я думаю, это будет бог — хранитель берегинь. У вас ведь нет своего покровителя?
— Какой ты смешной, — рассмеялась она. — В тебе что-то изменилось, ведун. Ты стал… легче. Из твоей души ушла некая тяжесть, какая-то угрюмая злоба. Ты кого-то простил в своей душе, ведун? Да? Ты сменил гнев на любовь?
— Насчет любви, — покачал головой Олег, — на счет любви ты погорячилась.
— Неправда. Ты стал другим, я чувствую.
— Ты знаешь, — улыбнулся ведун, складывая инструмент в мешок, — в мире, из которого я пришел, есть такие люди: зубные врачи. Время от времени к ним должен приходить каждый. И вот ведь какая штука… Без стоматолога не обойтись никому. Но это еще не значит, что кто-то обязан его любить. Во мне умерла ненависть, берегиня. Но я все равно поеду на север. Туда, где много праздников и совсем нет крестов.
Он затянул узел и приторочил мешок с инструментом к прочим сумкам.
— Спасибо тебе, ведун.
Олег развернулся подошел к берегине, крепко ее обнял и поцеловал. Ее губы по-прежнему были шершавыми, влажными и чуть кисловатыми. Но теперь они еще слегка пахли фиалками.
— С таким же успехом ты мог бы целовать землю, — сказала она, когда Олег отстранился.
— Знаю, — кивнул ведун, отвязывая коней. — Но у мужчин есть свои странности, чудесная моя. Я люблю тебя, хранительница леса и его гостей. Хорошей тебе погоды и мягкой зимы.
Девушка помахала в ответ рукой, зачерпнула из-под ног горсть пересохшей листвы, подкинула вверх — а когда та опала на землю, берегиня уже исчезла.
Середин, ведя коней в поводу, обогнул болото с пока еще мертвой водой, поднялся на покрытый сухим кустарником взгорок с противоположной стороны и остановился. Ему в голову пришла одна странная мысль: византийцы не походили на людей, которые что-то делают просто так. Притащить сюда, в глухой лес, и водрузить тяжелый крест — это титанический труд. Посланцы хитроумного двора с берегов Босфора должны были иметь очень весомый повод для совершения этого деяния. А значит, возле креста наверняка находилось что-то. То, что он защищал своей энергетикой от посторонних глаз и дикого зверья.
— Ну-ка, малышка, — попросил он гнедую, — давай задержимся здесь еще на чуть-чуть.
Отпустив поводья, Середин сбежал с холма и принялся внимательно рассматривать землю, на всякий случай прощупывая ее саблей и описывая вокруг бывшего креста все более и более широкие круги. После четвертого захода он был вынужден спуститься к воде. И сразу понял, что нашел искомое: под корнями вековой ели, на спускающемся к болотцу склоне темнела широкая нора. Точнее, логово — неглубокое, но укрытое от дождя и ветра.
— Здравствуй, Россия, родина слонов, — тихо пробормотал Олег, оценивая размеры лежки. Слон тут, может, и не поместился бы, но вот взрослый буйвол — точно. Дно выстилал толстый слой еловых веток, из песчаной стенки торчало несколько крупных костей, неприятно напоминающих берцовые человеческие. Сильно пахло мускусом. Ведун, слегка пригнувшись, вошел в нору, наклонился, оглядываясь, зачерпнул ладонями песок. Неожиданно пальцы ощутили нечто, похожее на нить. Олег поднес ее к глазам и понял, что это волос. Длинный женский волос. Но на то, чтобы тут скушали какую-то даму, было непохоже: мало волос. И совсем нет лоскутов кожи, на которой эти волосы растут. Нет черепа, суставов пальцев, обломков остальных костей. Но все равно — логово казалось очень странным.
— Кое-что понятно, — пробормотал ведун. — Тепло, безопасно, вода рядышком. Очень даже уютное место для вывода потомства. Если нора предназначалась для нескольких поколений зверей, то ясно, ради чего старались византийцы: мина закладывалась на столетия. Этот кайф мы им сегодня уже обломали. Но вот куда делся последний обитатель норки?
Середин снова начал описывать круги и вскоре обнаружил на склоне холма, довольно близко от лошадей, глубокую, почти в локоть, рытвину с разорванным на поверхности еловым корнем.
— Это какую же силу надо иметь, чтобы порвать корень? — почесал в затылке Олег, осматривая след. Края уже успели частично осыпаться, но слом еще не потемнел, выглядел свежим. Ведун мысленно провел прямую линию от логова до следа, повернул и прошел по этой линии еще несколько шагов. Новый след обнаружился на ели — длинная глубокая ссадина, словно кто-то хотел ступить рядом с деревом, но задел его оттопыренным когтем. — Ай да зверь…
Середин вернулся к лошадям, намотал поводья на руку и двинулся по следу.
Мысленно он уже признал право христианских проповедников на Слово. Он смирился с тем, что они будут ходить по земле русской и убеждать ее обитателей в правильности своей веры. Раз они готовы проповедовать Христа, несмотря на то, что их топят, жгут, сажают на кол, рвут в куски, пусть несут свою благую весть, леший с ними. Но вот василиски, хазары, зомби и прочие твари — это уже не по правилам…
Муромский знахарь
Ведун шел по следу километра полтора. То тут, то там были видны глубокие ямы, ссадины на стволах деревьев, сломанные толстые ветви. Вскоре стало ясно, что неведомый зверь двигается строго по прямой, и Середин, немного расслабившись, поднялся в седло, пустив гнедую рысью. С седла следы различались хуже, но вполне хватало и того, что с интервалом в двести-триста метров на глаза попадался раздавленный куст, загубленная молодая сосенка или вывернутый из земли валун.
