— И не ходите. Еще Нострадамус говорил: девушка должна сохранять иллюзии. Еще раз позовут, скажите, что вы из старообрядческой семьи… Это не вас кличут?
В дверях дома показался тащивший за воротник козьмапрутковского дворника кавказец. Сбросив свою жертву со ступеней, сын Дарьяла отер руки и поманил пальцем переводчицу. Та покорно поплелась к нему, а изгнанный из ювелировых палат дворник вернулся к своим товарищам.
— Ну, что они говорят? — спросил Николай.
— Молчат как рыбы. И знаете, с чего они начали? Думаете, сдирают обои или скоблят двери? Черта с два. Сверлят стены. Включили дрели, весь дом трясется, а этот бритый, с усами, отвел меня в сторону и спрашивает: «Казань?»
— И что вы ответили?
— Я не понял.
— А надо было понять. Это пароль. Надо было ответить: «Затвор». С рабочими, значит, не говорили. Ничего нельзя поручить, в разведку с вами я бы не пошел.
Из дома доносилось угрюмое жужжание. Над куртинами принадлежавших когда-то царю акаций и сирени начали собираться похожие на тарелки тучи. Они копили влагу.
— Не забивайте себе головы ерундой, — Николай открыл дверцу машины. — Примем это как факт: энтузиасты из Латинской Америки по заданию мэрии восстанавливают саклю ювелира. Что с того, что они начали со стен? Янтарную комнату, например, начали восстанавливать с потолка. — Он занял место рядом с водителем. — Прошу прощения, неожиданная встреча с иностранцами. Полное совпадение интересов, их тоже интересуют древние строения.
Пушкинист вяло кивнул. Машина, заурчав, тронулась с места, проследовала парковой аллеей, выбралась с нее на асфальт. Облачные тарелки, накопив влагу, разразились дождем. По асфальту поплыли длинные, как рыбы, лужи. Николай повернулся к товарищам:
— Что ж, можем поздравить друг друга, наши шансы увеличились: вместо фифти-фифти мы теперь имеем все сто… Заозерск. Занятный городок, я уже посмотрел «Справочник туриста». Лесопильный завод, рыболовецкая артель «Нево», старинная башня, в которую жестоко- сердечная Екатерина заточила без срока семью Пугачева. Сосна, которая послужила Лермонтову сюжетом для стихотворения «На севере диком…». К тому же у нас там есть знакомая, которая с удовольствием покажет и остальные достопримечательности… Казимир, вы не забыли? Завтра у вас великий день, вы соединяете свою судьбу с судьбой любимой женщины. Цветы, музыка заказаны, но форма одежды повседневная.
Дождь перестал так же внезапно, как и начался. С асфальта исчезли рыбы. На горизонте встал частокол фабричных, с жидкими дымками труб. Белые дома города всплыли, как пузыри.
Иномарка, чувствуя приближение автоконюшни, бежала резво.
Глава двенадцатая МЫ ЖИВЕМ В ВЕК СВОБОДНОЙ ЛЮБВИ
— Ну, как вам, Федя, понравилось бракосочетание?
Двое галеасцев и их председатель, возвратясь из Дворца Гименея и стоя около мраморной полуколонны в подъезде своего дома, лениво обменивались впечатлениями о только что прошедшем торжестве.
— Музыка была трогательная. Меня чуть не прошибла слеза, — признался Федор.
— Полонез отпадный! — поддержал его Сэм.
— Не полонез, а свадебный марш. Старик Мендельсон, когда писал его, рассчитывал именно на таких чутких слушателей, но он промахнулся: марш достался черствому человеку. У Казимира все время был такой вид, будто его сейчас поведут в инспекцию отбирать права. Музыки он не слышал.
— Заведующая загсом хорошо говорила, — продолжал Кочегаров. — «Разность в возрасте таит в себе много удивительных неожиданностей»… Что она имела в виду?
— Читайте криминальную хронику. Мы живем в век свободной любви. Молодая убила утюгом старика. Или — преклонных лет новобрачный задушил ботиночными шнурками невесту. Половина преступлений происходит на сексуальной почве. Но, честно говоря, господа, раньше было лучше. Город не жмотничал, музыка играла дольше. На торжестве обязательно присутствовал представитель от ветеранов в сандалиях, надетых на босу ногу. Чувствовалось, что волнуется вся страна.
Кочегаров вздохнул:
— Напрасно вы отказались от фотографий и автомашины с куклой, Шмидт. Все-таки такое бывает один раз в жизни.
— Не возражаю, хотя сам испытал такое четыре раза. Сказка любви золотой. Каждый раз мне казалось, что ленты на черном капоте перечеркивают мою мужскую свободу. И еще, когда играли марш, я вспомнил слова основоположника: «Семья отомрет». К счастью, бородач Энгельс оказался не прав. Вот удивилась бы дама, поздравлявшая жениха и невесту, узнав, что эту ночь жених проведет в общежитии на узкой студенческой койке, а невеста… Боюсь, что она истратит ночь не самым целомудренным образом.
— Вы — циник, Шмидт.
— Просто я знаю жизнь. Отправляйтесь в общежитие, разделите эту печальную ночь с Казимиром. Завтра нам предстоит ритуал разлуки — провожаем новобрачных. Ковальскому будет приятно, «ще Польска не згинела», помашем белокрылому лайнеру, смахнем слезу и тут же на летном поле дадим слово как можно скорее закончить наши поиски. Остался всего один дом. Интересно, как часто ходят в Заозерск теплоходы?
Аэропорт, куда они прибыли ровно в полдень, председателю правления не понравился. Загончик, где томились улетавшие загранрейсами обладатели заветных с крылышками билетов, был оклеен теми же мерзкими плакатами с безухим мэром, что и кабинка водителя троллейбуса. В буфете за доллары и дойчмарки продавали гамбургеры и баночное пиво.
— Унизительно, когда не можешь отовариться за кровный рубль, на котором кровь, пролитая тобой во время афганской и чеченской войн, — сказал Николай (ни в каких войнах он не участвовал). — Не грустите, Сэм, гамбургеры — это пища для жвачных, а пиво лучше всего пить из кружки с пеной.
Он прервал свои филиппики — дверь в зале автоматически, повинуясь сигнальному лучу, распахнулась и пропустила волочившего сразу два чемодана Ковальского. Рядом шагала веселая, довольная жизнью Маргарита.
Прощание оказалось скомканным: чемоданы были быстро положены на весы, затем засунуты в странное сооружение, напоминающее аппарат для выбраковки телят. Затем вихрь дальних странствий подхватил новобрачных и, прежде чем Федор и Сэм успели расцеловать Ковальского, унес отлетающих в узкую щель между будочками, где за стеклом сидели мрачные, с глазами-буравчиками, пограничники.
Оставшись одни, члены товарищества, поплутав длинными подземными коридорами, вышли к барьеру у летного поля.
— Видите птицу с большими голубыми буквами на фюзеляже? — спросил Николай. — Именно она доставит через два часа нашего друга на берега неторопливой Вислы, чтобы там он, пройдя через очистительный огонь брака, снова стал холостяком… Ага, наших новобрачных сажают в самолет… Слышите, как тоскливо заныли моторы? Прощай, Казимир… Славный был у вас товарищ.
Серое небо загадочного города с непредсказуемым климатом и такой же непредсказуемой судьбой приняло тяжелую белую машину, сжало ее до размеров бумажной стрелы, потом превратило в белую точку и, наконец, растворило без остатка.
