Когда Никифоров приготовлялся уже к отъезду, среди киргизов, кочующих по северной окраине Устюрта и по реке Уилу, появился хивинский чиновник, присланный ханом для разбирательства разных ссор между алимулинцами, байулинцами и табынцами, к которым привез от хана грамоту. Это не допускалось, по возможности, и прежде, а теперь, когда одною из главных обязанностей нашей миссии было постановлено требовать от Аллакула положительного невмешательства в дела наших киргизов, хивинский чиновник был схвачен и передан агенту для доставления в Хиву.
Перовский, как видно из его инструкции и бесцеремонного распоряжения с хивинским чиновником, шел к цели гораздо решительнее министра иностранных дел. Выбор агента ничего не оставлял желать в смысле решительности.
Службу Никифоров начал подпрапорщиком в Вологодском полку, в 1823 г. оттуда был переведен в саперы. В 1833 г. Никифоров поступил в военную академию, но, не пробыв там и года, выбыл и переведен в линейный Оренбургский № 2 батальон, где и оставался до 1835 г., когда Перовский настоял на переводе его в Генеральный штаб. Вследствие чего сделан был перевод из высшего рода службы в низший, то есть из сапер в линейную пехоту, неизвестно.
Неудачи и оскорбления, испытания по службе, сильно действовавшие на его болезненную натуру, развили в характере его желчность и особого рода раздражительность, доходящую иногда до исступления. К этому надо прибавить еще неумеренность в употреблении спиртных напитков — тогда личность русского агента будет очерчена с достаточною для дальнейшего изложения подробностью.
В составе миссии кроме Айтова находились: письмоводитель из офицеров оренбургского казачьего войска, два топографа, 12 уральских казаков и 10 киргизов; с нею же следовал и оренбургский купец Деев. Для всей миссии назначено:
15 лошадей, 2 кибитки, 5 юламеек и 41 верблюд.
Для покрытия расходов Никифорову было выдано, примерно на 6 месяцев, 2650 червонцев, которые предназначались на жалованье: агенту по 50 червонцев в месяц, поручику Айтову по 40, письмоводителю по 15 и, сверх того, на содержание казаков и азиятской прислуги, а также на продовольствие, наем верблюдов и проч. В этом же числе полагалось: на угощение 300 червонцев, на отправку гонцов 250 и на экстренные издержки 150.
Одновременно со снаряжением Никифорова в Хиву приготовлялась к выступлению из Оренбурга и другая миссия — в Бухару, под начальством горного инженера майора Бутенева. До Сыра обе миссии должны были следовать вместе, под прикрытием особого съемочного отряда под командою подполковника Бларамберга. С миссией Никифорова отпущен был в Хиву и бывший в России хивинский посланец со свитою, которому, по инструкции Перовского, агент наш обязан был оказывать должное внимание. «Впрочем, — говорила далее та же инструкция, — вы поставите себе при этом за правило действовать более через поручика Айтова, не входя лично в слишком тесные связи с посланцами, дабы они привыкли видеть в вас лицо высшее».
3 мая 1841 г. обе миссии выступили из Оренбурга, а 5 июля достигли Сыр-Дарьи.
Путь до Сыра наши миссии совершили не совсем миролюбиво; к этому присоединилось еще и неудовольствие на Никифорова хивинского посланца, который, вследствие медленности движения (по причине съемки, которою распоряжался Никифоров), начинал уже тосковать по родине. Никифоров обращался с послом чрезвычайно фамильярно и грубо и, когда Атанияз хотел отделиться на Иргизе от миссии, Никифоров объявил, что прикажет его связать, и только за двенадцать дней до прибытия на Сыр разрешил посланцу отправиться вперед.
Если ко всему этому прибавить, что Никифоров однажды, под влиянием спирта, проколол уральского казака, то заранее можно было бы сомневаться, чтобы цель миссии — внушить доверие к себе — могла быть достигнута.
Совершив 6 июля переправу через Сыр, миссия направилась к хивинской крепостце, расположенной при озере КараКуле, в которой из 200 чел. гарнизона осталось только 40; прочие же, по случаю приближения русского отряда, сочли за лучшее бежать. В ожидании назначенного для встречи ханского чиновника Никифоров пробыл здесь несколько дней.
16 июля прибыл для встречи хивинский чиновник, а 17-го миссия переправилась через Куван-Дарью, достигла 4 августа Аму-Дарьи, при г. Кипчаке, а 9 августа прибыла к Хиве.
По всему пути, в населенной полосе, миссию встречали высланные ханом чиновники и угощали на ночлегах. Кроме того, в виде почетного конвоя ее сопровождали сменявшиеся толпы конных хивинцев и туркмен с ристанием и ружейною пальбою.
Аллакули-хан вступил во владение Хивою после смерти воинственного Мухамед-Рахима, в 1825 году. Еще отец Аллакула успел прекратить все мелкие раздоры узбеков, нарушавших спокойствие ханства: ему же была обязана Хива за подчинение ей, хотя отчасти и номинальное, Мерва, Саракса, Кунграда и соседних киргизских и туркменских родов. Получив от отца владение довольно значительное по пространству, но скудное населением, Аллакул употребил весьма оригинальное средство для развития оседлости в своем оазе. Хищными, внезапными набегами на соседние персидские области он постоянно добывал здоровых работников из пленных персиян, распродававшихся по всему ханству; а нападение на кочевавшее в пределах Герата племя ямшидов доставило ему 7000 кибиток для заселения пустопорожних земель между Куня-Ургенчем и Мангытом. В 1841 году хану было около 50 лет.
Значительнейшим лицом при хане был мехтер Мухамед-Якуб-Бай. Он заведовал южной половиной ханства и иностранными сношениями. Мехтер всегда слушал со вниманием рассказы о богатстве и силе России, и из числа всех приближенных хана он более других был расположен помогать нашим интересам.
За мехтером следовал Куш-Беги, управлявший северной половиной ханства. Ему было около 35 лет. В молодости он был хорош собой и находился в мужском отделении ханского гарема. Это обстоятельство и изобретательность на скандалезные рассказы делали Куш-Беги одним из близких к хану людей. Звание его так же, как и звание мехтера, было наследственное в одном доме.
Ходжеш-Мяхрем, правитель Ташауза, был рабом при Мухамед-Рахиме и еще в молодости, взятый с ним в плен бухарцами, спас своего повелителя, переправив его на западную сторону Аму. Такая услуга приобрела ему настоящее звание и полную доверенность покойного хана, при новом же хане он не принимал непосредственного участия в делах и был расположен к русским.
Диван-Беги, начальник таможен, пользовался большим доверием хана. Он не любил русских, противился выдаче пленных, но по страшному корыстолюбию мог быть расположен в нашу пользу хорошими подарками.
Квартира миссии в Хиве была приготовлена в загородном доме «Рафейник», принадлежавшем одному из родственников мехтера; при доме находился только особо назначенный Юз-баши (сотник). На другой день по прибытии мехтер прислал чиновника поздравить миссию с приездом, узнать о здоровье агента и просить его доставить высочайшую грамоту и другие бумаги; за любезность агент приказал благодарить, но в выдаче бумаг отказал, объявив, что они будут представлены лично хану. Впрочем, для некоторого удовлетворения желания министра посланы к нему бывшие у агента копии.
