С устройством фортов на пути отступления барантовщиков набеги на линию действительно прекратились, а Хива стала меньше получать русских невольников.
Ежегодное движение транспортов в степные укрепления с малочисленными конвоями заменили прежние набеги летучих отрядов. Правда, башкиры, поставлявшие ежегодно по наряду средним числом по 1140 подвод в самую рабочую пору, сильно разорялись, а конвой, несоразмерный с тяжестью караульной службы и множеством ненужных постов, сильно страдал, но зато практика выработала много разных облегчений, и Обручев, несмотря на свой педантизм, узаконил разные отступления от формы. Так, солдаты шли в одних рубахах, а мундиры, шинели и ранцы везлись на подводах. Идти разрешено было вольно, не соблюдая строго строя. При его преемнике, Перовском, стали выдавать солдатам кошмы для подстилки на ночлегах. Он же отменил наряд башкирских подвод и заменил их наемными воловьими, что принесло казне большую экономию.
Хивинцы считали своею границей реку Эмбу и потому занятие нами устьев Сыр-Дарьи сочли за нарушение своих границ. На Сыре у них была небольшая крепостца Джан-Кала, в 70 верстах выше Раима, и тут они взимали подати с при-дарьинских киргизов и зякет с бухарских караванов, идущих в Оренбург. Через месяц после основания Раима, 20 августа 1847 г., к Джан-Кале собралось до 2000 хивинцев; в числе начальников был и сын Касима, Ирмухамед, прозванный Илекеем. Часть скопища перешла на наш берег, расчебарила более тысячи кибиток наших киргизов, утопила 30 грудных детей, забрала 21 семейство в плен и воротилась к Джан-Кале.
Комендант Раима, подполковник Ерофеев, тотчас двинулся к этой крепости, с 200 казаков и оконенных солдат, при двух орудиях; к нему присоединился батыр Джан-Ходжа с 700 киргизами, а по Сыру плыл сюда же поручик Мертваго (из флотских офицеров) на шкуне «Николай», вооруженной двумя орудиями. 23 августа Ерофеев подступил к Джан-Кале и открыл по ней огонь с нашего берега. Хивинцы не выдержали и стали уходить из крепости. Тогда Джан-Ходжа бросился с 250 киргизов вплавь через Сыр, очистил Джан-Калу от последних хивинцев и преследовал скопища их до р. Куван-Дарьи.
Наши войска не переходили Сыра, так как эта река считалась тогда нашею государственною границею, переступать через которую строго запрещено было Обручевым. Все-таки хивинцы возвратили пленных, 3000 верблюдов, 50 000 овец, 500 лошадей и 2000 рогатого скота.
Во второй половине ноября того же года на реку Сыр-Дарью явилось новое хивинское скопище в 10 000 человек. Обойдя Раим, хивинцы бросились в Каракумы, расчебарили чиклинцев и дюрт-киринцев, перерезали стариков, раскидали по степи младенцев, а женщин забрали в плен. Захватили также два каравана: один Зайчикова (Деева), а другой двух казанских татар, шмыгавших постоянно по степи. Ерофеев послал вдогонку 240 казаков при двух орудиях. Отряд этот в течение 4-х дней, с 24 по 27 ноября, убил до 340 хивинцев, а сам потерял только 2 убитыми и 6 ранеными.
Ночью на 6 марта 1848 г. на нашем берегу опять показалась партия в 1500 всадников, большею частию туркмен-иомудов. Эти разбойники всю ночь и половину следующего дня грабили и резали наших киргизов. Новый комендант подполковник Матвеев не мог защитить их, так как за неимением корма лошади паслись далеко от укрепления. Киргизы были совершенно разорены, и кто имел еще верблюдов, откочевал к Уральскому укреплению, остальные питались одною рыбою до нового урожая. Через три месяца, в июне, скопище в 2000 хивинцев напало на наши транспорты, шедшие из Оренбурга в степные укрепления, и на съемочную партию прапорщика Яковлева. Паргия эта шла впереди обозов вдоль р. Иргиза и состояла из 7 топографов с конвоем в 160 оренбургских казаков с 15 подводами и 50 верблюдами. За ними в нескольких верстах тянулось 500 башкирских подвод, под прикрытием двух сотен казаков и двух орудий; конвоем командовал войсковой старшина Иванов. За ним в одном переходе шел тележный транспорт в 1500 подвод, с прикрытием из 1 роты, двух сотен и двух орудий, а еще в переходе за этим тянулось 3000 верблюдов под прикрытием 1 1/2 сотни уральцев при 1 орудии. Всеми транспортами начальствовал генерал-майор Шрейбер.
26 мая, в 10 часов утра, хивинцы появились перед партией топографов. Яковлев тотчас свернул вправо к реке, примкнул к ней и построил конвой свой в каре. Хивинцы переплыли через реку к нашему отряду, зашли с наветренной стороны и пустили пал… Трава была уже сухая и быстро загорелась. Но казакам эта штука давно знакома. Знают они и прекрасное средство против этой грозной разбойничьей выдумки: стоит только позади себя пустить такой же пал и ждать спокойно приближения пожара, пущенного врагом, и тогда перейти на остывшее уже пожарище своего пала. Неприятельский пал дойдет до выжженного вами места и погаснет сам собой за неимением пищи. Так и сделал Яковлев, по совету опытных казаков.
Видя неудачу своего пала, хивинцы ограничились перестрелкой, длившейся до 4 часов вечера.
Между тем Иванов, узнав о появлении хивинцев, поскакал вперед с 14 казаками, но был окружен разбойниками и с первого же натиска потерял 9 казаков. Подхватив пику одного из убитых, он пробился с остальными пятью человеками без шапки и эполет к своему транспорту, ставшему в каре. Хивинцы не посмели напасть на транспорт и свернули к Иргизу, где и захватили 5 рыбаков, шедших с транспортом и беспечно ловивших рыбу в версте от него.
Иванов отобрал 84 казака, взял одну 6-фунтовую пушку, перешел Иргиз и погнался за хивинцами. Догнав их и промчавшись далеко впереди своих казаков, Иванов, с пикой в руках, влетел в толпу неприятеля и многих уложил на вечный покой. Хивинцы утекали без оглядки, а Иванов гнал их до самого заката солнца.
Макшеев говорит, что Иванов был «человек не трезвый, не распорядительный и малограмотный, но вместе с тем беззаветно храбрый… по неразвитости и малограмотности он представил ложное и бестолковое донесение, которое подвело его самого под следствие».
Пусть так, но если представим себе этого детину без шапки, с оборванными эполетами, с пикой в руке, как он гонит один тысячную толпу дикарей, оставляя за собой ряды трупов, — мы не можем не сказать, что Иванов был лихой казак!
3 июля небольшая хивинская шайка в 250 человек напала снова на съемочную партию Яковлева около урочища Майли-Баш на Сыр-Дарье, но была отбита.
На том и кончились хивинские набеги. Видя неудачу своих предприятий против новых степных укреплений, хивинцы обратились к дипломатии и стали домогаться путем переговоров срытия Раима и Ново-Петровска.
В 1849 г. Обручев стал заселять степь казаками. В Раим было переселено 25 семейств, в Оренбургское укрепление 21, в Уральское — 13, в форт Карабутак 4 и в Ново-Петровское укрепление 15. Однако мера эта оказалась преждевременною, потому что возбудила опасения киргизов за свои земли.
Интересна судьба Николаевской станицы, укрепленной колонии у Ново-Петровского укрепления, состоявшей из 200 уральских казаков и 100 человек пехоты. Рыбаки по ремеслу, эти станичники жили припеваючи. Но о них уже заботились: в начале шестидесятых годов до 44 семей было переселено из Николаевской станицы на Кавказ, для водворения в новых станицах кубанского войска, по рекам Белой, Пшехе и Псекупсу. Рыбаков посадили на хлебопашество. Они, конечно, разорились окончательно и, кроме того, очутившись в неблагоприятных климатических условиях, большею частию вымерли. Оставшиеся в Николаевской станице, по малочисленности своей, не могли устоять против нападения киргизов в 1870 г. и подверглись окончательному разорению; многие из них побиты, многие взяты в плен, лодки их пожжены, имущество совершенно разграблено.
