С прибытием пехоты дело опять повернулось в нашу пользу. Киргизы окончательно бежали, оставив на месте 11 тел.
Трофеями дня были 197 верблюдов,
[59]
10 лошадей, 15 кибиток, до 800 пудов риса и джугары (вид сорго или китайского проса), много разного оружия и съестных припасов. Скобелев получил 6 легких ран пиками и саблями; штабс-капитан Кедрин, прапорщики Зейналбеков и Середницкий, а также и казаки, раненые в этой стычке, дня через два были уже на коне.
Раны, полученные офицерами, громко свидетельствуют об их молодецком поведении, и нам нечего прибавить к этому красноречивому свидетельству.
Прибыв к авангарду, Ломакин нашел, что преследовать шайки не стоит, и ввиду полученного приказания от Веревкина решился идти форсированным маршем на Ургу.
Самый факт встречи с мангышлакскими беглецами под Итебаем доказал, что никто в Хиве не верил в возможность пройти военному отряду по пути, который в это время года избегают и сами кочевники.
Даже киргизы, находившиеся при отряде в качестве проводников, милиционеров и лаучей, были уверены, что до Айбугира русским не дойти и что они ограничатся постройкой какой-нибудь крепости и уйдут восвояси.
7-го числа весь отряд собрался у Алана, близ развалин укр. Давлет-Гирей, иначе Эмир-Темир-Аксак,
[60]
построенного едва ли Бековичем Черкасским. Воды здесь оказалось неисчерпаемое количество: семь больших провалов вулканического образования, глубиною от семи до восьми сажен и шириною от 6 до 9, были полны.
Здесь получено было второе письмо Веревкина от 28 апреля, в котором он доказывал необходимость соединиться отрядам в северной части ханства для действия против Кунграда, где почему-то Веревкин ожидал встретить сопротивление киргизов и туркменов и где легче заготовить довольствие для кавказского отряда. Веревкин предполагал, что Кауфман уже подошел к Аму-Дарье и на днях возьмет ее; стало быть, оренбуржцы и кавказцы запоздали. Надо, значит, что-нибудь сделать и им. Поэтому он приглашал Ломакина идти к нему на Ургу, где выстроена хивинцами крепостца Джан-Кала, и «было бы очень приятно и лестно для нас, если бы славные кавказские войска могли оказать при этом содействие». Напрасно, однако, боялся Веревкин, что Кауфман дойдет до Хивы раньше его: туркестанский отряд в это время сидел еще на Алты-Кудуке. 3 мая Веревкин писал, что если кавказцы почему-либо не пошли на Ургу, то пусть остановятся на Айбугире, войдут разъездами в связь с оренбуржцами или двинутся на Куня-Ургенч для дальнейшего действия против Кунграда. Это письмо не дошло…
5 мая с Урги Веревкин пишет, что если придут на Ургу, то пусть идут следом за ним на Кунград. 7 мая он пишет уже с дороги на Кунград, что по занятии этого города идет на Ходжейли, куда и предлагает идти кавказцам в тыл хивинцам. Получив такое предписание, Ломакин решил торопиться на соединение с оренбуржцами. Для этого мангышлакцам приходилось совершить форсированный марш в обход солончаков Барса-Кильмас, самое название которых достаточно характеризует степень их проходимости — слово в слово «барса-кильмас» значит: «если пойдешь — не вернешься». Солончаки эти, лежащие на Усть-Юрте к западу от Айбугира, представляют весною группу озер, а летом подсыхают с поверхности, обманывая глаз доверчивого путника. Горе ему, если он вздумает вступить на эту твердую с виду почву!
Так как прямой путь от Итебая был в данную пору безводен, а Айбугир уже десять лет как высох (после отвода от него рукавов Лаудана и Саркраука), к тому же от нарочных узнали, что Веревкин выступил уже с Урги 6-го числа, то Ломакин направился и сам прямо к Кунграду, не заходя в Ургу, а спустившись с Устюрта на 30 верст южнее, у киргизской могилы Кара-Гумбет. Это было самое широкое место высохшего Айбугира, и если бы Ломакин знал, какой сюрприз готовит ему Айбугир, он, вероятно, предпочел бы лучше идти чрез Ургу, где Айбугир уже 8-го числа отряд выступил 3-мя колоннами. 9-го числа, не доходя 4 верст до спуска в Айбугир, казаки, став на седла, увидали море. Всеобщая радость!
Надобно сказать, что отряд уже прошагал почти 500 верст, имея на пути всего пять дневок и делая средним числом около 30 верст ежедневно. Трудность переходов по степи увеличивалась еще главным образом от непомерной жары и недостатка в воде, в особенности после кол. Ильтедже, когда на пути встречались только одиночные колодцы, и притом чрезвычайно глубокие (наименьшая глубина 12–15 сажен, и два колодца попались в 30 саж.), да к тому же и узкие — от полуаршина до 3/4 в диаметре. Напоить людей и животных из таких колодцев, подчас еще кривых, было делом чрезвычайно мешкотным. Торопливость вела только к лишней задержке: при опускании зараз нескольких ведер веревки их заплетались, ведра обрывались, и в колодезь приходилось спускать человека; добывание воды замедлялось! Если бы наши старые опыты на что-нибудь годились, а не пренебрегались каждым последующим поколением начальствующих, то способ, употреблявшийся в отряде Перовского в 1839 году, теперь был бы весьма кстати. Тогда на бесконечный ремень (в смысле термина механики — длинный ремень со связанными концами) прицепляли целую вереницу ведер и опускали в колодезь; по мере того как одну половину этого водочерпального снаряда вытягивали наверх, другая половина спускалась к воде — ведра поочередно черпали ее и выносили наверх. Получалась почти непрерывная струя воды, и, конечно, дело шло скорее, чем при первобытном способе добывания ее одиночными ведрами.
У нас эти опыты, как перешедшие в область истории, уже необязательны! Таская воду по ведру, приходилось употреблять от пятнадцати до двадцати часов, чтобы напоить эшелон из трех рот пехоты при 30-саженной глубине колодца, а как ночлег продолжался только с 8 часов вечера до 3-х часов утра, то есть всего 7 часов, то и естественно, что верблюдов напоить не успевали. Повестку к выступлению утром приходилось подавать в то время, когда люди еще ужинали. Таким образом, после трудного перехода люди не имели достаточного отдыха.
В довершение всего, вода иногда оказывалась недоброкачественною, содержа значительный процент поваренной соли, извести, а не то и глауберовой соли. В первых двух случаях вода не утоляла жажды, а еще возбуждала ее (о соли нечего и говорить, что же касается извести, то она сушила рот и глотку); в последнем все без исключения — и люди, и лошади, и верблюды — получали дизентерию… Природа точно с умыслом устроила тут аптеку, чтобы люди могли почерпнуть средства против апоплексии!
Семидневный переход от Алана до Кунграда был самым тяжелым за весь поход. Приняв порядочную дозу слабительного из колодцев Табын-су и Итебая, отряд спустился на дно Айбугира, когда-то пресного озера, и нашел здесь саксауловые заросли, свидетельствовавшие толщиною пней, что дно обнажилось уже с добрый десяток годов. Найденные колодцы были, правда, не глубоки, но вода оказалась до того соленою, что от нее отказывались даже лошади. С такою-то «как будто водою» приходилось идти еще 75 верст, пока не выберешься на берег Хивинского оазиса, где многочисленные водопроводные канавы далеко разносят живительную струю Аму-Дарьи. К счастью, 9-го прошел дождь и люди высасывали воду из гимнастических рубах.
