Самое плохое, что у меня совершенно не было средств связи: ни радио, ни телефона, чтобы связаться с кем-нибудь. Ни танков, ни противотанковых орудий, ни артиллерийской поддержки для нас не предусматривалось. Я так до сих пор и не знал, в какой батальон мы входим. Наверное, мы предназначались для охраны штаба или были его резервом на случай контратаки. Но все это было непонятно. Где тогда этот штаб?
Как только мы заняли новые позиции, по старым, только что покинутым, ударила артиллерия. Но второй атаки не последовало. Поздно вечером противник снова обрушил сильный минометный огонь по нашим покинутым позициям.
С наступлением темноты я отправил двух мальчишек-посыльных на машине за боеприпасами и продовольствием на командный пункт роты. Их должен был обеспечить командир роты, как мы с ним об этом договорились. Они должны были прихватить с собой и санитара. Они вернулись назад с пустыми руками и доложили, что ни командира, ни командного пункта, ни других войск нет, а на другом конце деревни со стороны Мюнхеберга доносится шум боя.
Черт возьми! Остатки роты с унтерштурмфюрером отошли, не поставив меня в известность. Это явно не бегство, а выполнение чьего-то приказа. Это доказывает полностью снятый палаточный городок. Неужели посыльный меня не нашел? Не было никакого смысла здесь больше оставаться без всякой связи и соседей.
Ночью мы покинули Хайнерсдорф. Местные жители сказали, что видели наши отходящие войска в направлении Аренсдорфа. Русские уже в Мюнхеберге. Поэтому мы повернули на юг. Мы с большим трудом пробирались по незнакомой местности. Небо освещали зарева пожаров. Грохот артиллерии и шум дождя были звуковым оформлением нашего марша в неизвестность.
Слева в ночное небо стреляли «сталинские органы». Впереди горел лес. Русским удалось уже уйти далеко вперед. До сих пор, несмотря на успешную оборону, у нас нет раненых, и мы избавлены от необходимости нести их на себе.
19 апреля. Ранним утром мы осторожно приблизились к Аренсдорфу. Два «тигра» и тяжелая рота СС находились в этом населенном пункте и ждали атаки противника. Нас радостно приветствовали экипажи танков. Войсковая рота, прикрывавшая «тигры», была отозвана. А командиры танков получили приказ по радио удерживать Аренсдорф до приказа.
Только с наступлением ночи мы продолжили отход на запад из окруженного Аренсдорфа, надеясь соединиться со своими. Хаос казался полным. Частей больше не было. Остались только боевые группы, собранные из отставших: солдат люфтваффе, моряков, мальчишек из «гитлерюгенда» и фольксштурма. Все, как и мы, искали свои части.
Я сам не знал, в каком я батальоне, полку, дивизии, существуют ли вообще они и их командиры. Только экипажи «тигров» благодаря их радиостанциям придали мне чувство, что где-то еще кто-то нами управляет.
Я получил приказ «собраться в Хагельсбергском лесу». Это юго-западнее от нас. Проходя по возвышенности, мы видели отходящие немецкие войска, преследуемые или окруженные русскими. Я избегал идти по открытым пространствам. Когда нам тем не менее пришлось переходить широкое поле, нас внезапно обогнали шесть танков Т-34. Три танка мы подбили фаустпатронами. И тут вдруг откуда ни возьмись появились три «Штуки», уничтожившие три остальных танка. Проходя близко мимо них, я удивился еще раз, как может гореть столько стали?
С тыла и флангов нас теснил невидимый враг. «Тигры» получили приказ по радио собраться в Хальме и вынуждены были нас покинуть. На ходу я попытался найти это место на карте и нашел его далеко на западе от нас. Теперь мне стало ясно, что противник далеко обошел нас с флангов. «Тигры» образовывали авангард, а мы — тыловое охранение движущегося на запад «котла».
Когда танки ушли, пока не наступила ночь, мы снова зашли в спасительный лес. Если сохраним темп, то к утру выйдем к Хангельсбергскому лесу. Командир «тигров» доложил по радио, что вместе с ними движется присоединившаяся к ним в Аренсдорфе рота из Хайнерсдорфа, остающаяся после их отзыва в качестве тылового прикрытия. У меня была надежда, что этот доклад дойдет до соответствующей инстанции, и она обеспечит связь, командование, эвакуацию раненых и транспорт. Боеприпасов нам не требовалось, их набрали мы по пути. Каждый нес дополнительно по фаустпатрону. Было минометное вооружение, боеприпасы к нему мы везли на тележке, брошенной беженцами.
Я не ошибся, к утру мы вышли к Хангельсбергскому лесу, в котором располагался отряд, в который входил исчезнувший третий взвод нашей роты. Командира не было, очевидно, он остался в вышестоящем штабе. Теперь не было ни передовой, ни тыла, со всех сторон мы были окружены противником. Я принял командование над всей ротой в отсутствие унтерштурмфюрера Вайса.
Как оказалось, вечером 18 апреля ко мне отправили посыльного с сообщением, что танки противника прорвались в Мюнхеберг, возникла опасность окружения. Мне предлагалось в темноте уйти от противника и собраться в Аренсдорфе. Посыльный так и не пришел. Но я и без приказа принял правильное решение.
От одного оберштурмбанфюрера я наконец узнал, кто мы такие: охранная рота штаба 11-го танкового корпуса СС, действовавшая в качестве тылового прикрытия движущейся в «котле» 9-й армии.
20 апреля 1945 года. Лесничество Кляйнхайде. После 50-часового марша по лесу мы находимся на пределе сил.
В то время как все располагавшиеся здесь части готовились к дальнейшему отходу, мы должны были сразу же перейти к обороне дороги и оборонять ее до 9 часов. Со времен демянского «котла» я хорошо знал, как действует лес во время обстрела. На мое предложение разрешить обороняться на открытой местности, позволяющей отход, в ответ мне сказали, что противник уже готовит прорыв силами двух полков. Огорченно я дал приказ двум взводам окопаться. Третий взвод залег на открытой местности позади высотки, как только оберштурмбанфюрер уехал на своем вездеходе. Позади я разместил минометный расчет. Он должен был прикрывать наш отход.
— Окапывайтесь! Копайте глубже! Осколки полетят сверху! — кричал я на своих солдат, указывая на кроны деревьев. Дождь кончился. Земля была легкой и песчаной. Как только мы оказались в земле, около 20 танков противника, не приближаясь, открыли огонь по опушке леса. Они стояли широким фронтом на поле и были бы прекрасной целью для пикирующих бомбардировщиков и «Фокке-Вульфов». Но люфтваффе уже не существовало.
Кроны сосен и расщепленные стволы падали сверху на окопы. Русской пехоты я пока не замечал. Достаточно было массированного огня из танковых пушек. В перерывах между разрывами я слышал крики раненых, пронзенных щепой и осколками, прибитых бревнами к земле. Танки прекратили стрельбу и двинулись вперед, потом повернули на юг и ушли. Затем по песчаной дороге к нам подъехал разведывательный бронеавтомобиль американского производства и стал жертвой фаустпатрона.
Теперь мы приступили к помощи раненым и заваленным. Потери оказались меньше, чем я предполагал. Это просто от страха кричали мальчишки, проходившие боевое крещение, из-за этого мне показалось, что я потерял пол роты. Убитых мы собрали и похоронили на просеке. Со всех по моему приказу собрали половинки жетонов, и я положил их в свою сумку. Сверху — пара лопат земли, воткнули крест из сосновых веток, перевязанных шнурком от ботинка, и все. Их рано или поздно найдет охотник или лесник, по половинкам жетонов определят, кому принадлежат останки. Перенесут на настоящее кладбище и похоронят как полагается. Раненых мы забрали с собой, чтобы в них не признали эсэсовцев и не прикончили.
