В лесу мы встретили позицию фольксштурма. Мужчины преклонного возраста сидели в окопах с длинными винтовками времен Первой мировой войны, с тупым отчаянием дожидаясь конца. Я потребовал, чтобы они присоединились к нам. Мы — последние. Оставаться здесь им нет никакого смысла. Но они отказывались покидать свои ячейки, ссылаясь на приказ.
Потом мы пришли на большую поляну, где стояли красивые домики. У дверей — симпатичные девушки в спортивных костюмах. Я предупредил, что за нами идут русские, и, хотя в лесу уже началась перестрелка, они отказались покидать свои дома.
Дождь прекратился, парило. На высоте, в 200 метрах от деревушки, мы встретили мотоциклиста, который передал нам приказ, здесь занять оборону и перекрыть дорогу. На мой вопрос, будет ли куда передать раненых, я услышал положительный ответ. Я должен был приказать нести раненых еще два километра и там погрузить их в санитарные автомобили. У мотоциклиста я настоятельно потребовал обеспечить меня боеприпасами к миномету. У нас был 81 — мм миномет в полном комплекте с дальномером, два полевых телефона, телефонист, достаточно кабеля. Я обеспечил связь передового наблюдательного пункта с минометом. Чего у нас не было, так это транспорта. Мои солдаты окапывались теперь с большим задором, чем несколько часов назад. Мы разобрали большие поленницы дров на перекрытия окопов. На большом участке дорога была перегорожена заграждениями. Один взвод остался на передовой, два других заняли оборону в глубине. Я выбрал наилучшие позиции для пулеметов и фаустпатронов. Командирам взводов я приказал поделить взводы на смены и дать людям возможность спать. На ночную атаку русских я не рассчитывал.
Когда стемнело, мы заметили, что советские танки вошли в деревню. Экипажи вылезли и разошлись по домам. Из печных труб пошел дым. Снова пошел дождь. Рота отдыхала.
Ночь на 21 апреля прошла спокойно. На севере, на юге и на западе громыхал фронт и было видно зарево. На западе 9-я армия пыталась прорваться через превосходящие силы противника и соединиться со стоящими на Эльбе нашими войсками.
Мои посыльные спали. Я менялся на дежурстве со своим заместителем, опытным унтершарфюрером из дивизии «Викинг». Пулеметчик, молодой парень, служивший раньше, как и я, в дивизии «Мертвая голова», оказался здесь после госпиталя, куда попал из Венгрии. Он рассказал мне историю, которая меня потрясла. После неудачного наступления обескровленных дивизий
СС на Балатоне, фюрер приказал в наказание за бесчестие снять всем нарукавные ленты. Кроме того, в каждой дивизии были созданы расстрельные команды, которые должны вешать на месте любого, кто окажется в тылу без оправдательных документов. Я еще чувствовал принадлежность к своей дивизии. В этих дивизиях личный состав сменился уже по много раз. Опытных бойцов остались единицы. И им было устроено такое бесчестье! Об этом я долго думал той ночью.
За ночь в деревню подошли еще танки и пехота. Всю ночь из деревни доносились пьяные крики и песни. Утром пулеметы взяли башни танков на прицел. Под огонь попадали все, кто пытался в них залезть. Они спокойно выходили из дома, вспоминая проведенную ночь, и попадали под пулеметные очереди.
Рано утром к нам прибыли два вездехода с минами для миномета, санитарами и медикаментами. Кроме того, мы получили горячий гуляш из термосов и сухие пайки. Это меня приятно удивило. Сопровождавший транспорт офицер передал мне новые карты и указание: получив приказ, двигаться в направлении лесничества Бухте. Мне дали также радиста с рацией. Я просил оставить автомобиль для перевозки раненых, но мне отказали: «Сообщите по радио, мы их заберем».
Мы начали обстреливать танки из миномета. Некоторые танки загорелись, так как оказались уязвимыми для падающих сверху мин.
Русские почему-то нас не атаковали. Я выставил, как мог далеко, фланговые дозоры. Вечером мне доложили, что в лесу в нашем тылу кавалерия противника. Я доложил это по рации, получил ответ следовать в Шпреенхаген для его обороны.
22 апреля. Мы идем по дороге, ведущей к каналу Шпрее и указанному населенному пункту. На перекрестке мне преграждает путь офицер полиции и, направляя на меня автомат, требует, чтобы мы заняли оборону здесь же. Его разоружили, и хотя я сомневался в его подлинности, предложили ему идти дальше с нами. Деревня по пути была занята противником. Я не захотел через нее пробиваться, и мы ее обошли.
К каналу мы вышли раньше срока. Переправочных средств не было. Русские шли по пятам и посылали нам вдогонку тяжелые «чемоданы». Из окрестного леса по нам уже били из пулеметов. Из связанных ремнями футляров для противогазов сделали плот для пулеметов. Я снял форму и, как было уже не раз, завернул ее вместе с планшетом в плащ-палатку, положил этот узел на воду и, толкая его, поплыл через канал, ширина которого была метров тридцать. Остальная рота последовала за мной. Я слишком сильно опирался на свой узел, он начал тонуть, и я не успел его подхватить, как у берега он ушел на дно.
Выскочив на берег, я тут же схватил с плота пулемет и, как был в нижнем белье, не одевшись, побежал вверх по склону, чтобы поставить пулемет на позицию и прикрыть огнем переправляющуюся роту. Не умевшие плавать резервисты под огнем противника впали в панику, бросились в воду, хватаясь за уплывающих товарищей. Из-за этого потерь у нас было больше, чем от огня противника.
Роттенфюрер Хубих добыл мне где-то шинель, чтобы я мог прикрыть свою воинственную наготу. Командир роты — босой, в белье, без каски, без знаков различия, — не виданная до сих пор ни на каких маневрах ситуация! Мне повезло. В ближайшем населенном пункте оказался вещевой склад СС, и я оделся с иголочки. Только не было знаков различия. Все равно что стрелок «Задница»: ни орденов, ни значков — чувствовал себя как рекрут.
Доложил в штаб. Рота сразу поручила задание оборонять населенный пункт. Получив боеприпасы, рота отправилась в поле на восточной окраине города. Радиостанция была потеряна. Связь теперь предстояло поддерживать посыльными.
Я организовал оборону. Два взвода заняли передовые позиции, выставили дозоры, третий взвод остался в резерве. Ночью из-за нервозности молодых солдат произошла перестрелка друг с другом. Стрельбу прекратили только тогда, когда я вышел вперед и громко приказал прекратить огонь. Были легкораненые, которые своим ходом отправились на перевязочный пункт.
23 апреля по нам с утра открыла огонь артиллерия противника. Потом из леса нас атаковала пехота и три самоходных орудия противника. Нам сразу удалось их подбить, а пехоту отсечь пулеметным огнем. Всего в тот день мы отразили четыре атаки, последовательно отходя на запасные позиции. Все повторялось: артиллерийская подготовка противника по оставленным нами окопам, потом атака пехоты, захлебывающаяся под нашим пулеметным огнем. Лишь один раз артиллерии противника удалось отработать по моей роте, в результате чего мы понесли серьезные потери. Боеприпасы кончились, и мои посыльные не могли добиться их получения.
Осмотрев местность, я заметил на высоте башенку. Возле нее — движение, наверное, какой-то наш штаб. Оставив роту на позициях, я отправился туда. Представился молодому унтерштурмфюреру в отутюженной новой форме. Хорош же я был — покрытый многими слоями грязи, с многодневной щетиной на лице, без знаков различия. Он недоверчиво посмотрел на меня и исчез в башне. Появился посыльный, который провел меня на командный пункт к широкоплечему офицеру, знаки различия которого были скрыты под маскировочной курткой. Он выслушал мой подробный доклад до того момента, когда два взвода под огневым валом противника, расстреляв все боеприпасы, отошли почти в паническом состоянии. По-видимому, здесь, в башне, был передовой наблюдательный пункт, и офицер лучше меня знал, что здесь происходит в поле его зрения. Меня отправили к моей роте. Я уже пошел, когда окликнули меня по фамилии. Ну что еще? Передо мной тот же наглаженный офицер. Я замер, узнав в нем Карпа, пулеметчика первого номера в боях под Курском! Он был офицером для поручений, наблюдал вместе с начальником (штаба) за боем, но не знал, что главным актером этого спектакля был его прежний командир отделения! На прощание я попросил его, чтобы подходящие штурмовые орудия накрыли своим огнем опушку леса, из которого атаковали русские, и прислали санитаров, чтобы унести раненых.
