В шифровке давалась крайне негативная оценка положения дел в ДРА, особенно в армии. Речь шла о том, что армия полностью деморализована и не в состоянии противостоять мятежникам.
С этим был не согласен не только я, но и советник по линии ЦК КПСС Веселов и его помощник Кулинченко. Мы спросили Попутина, почему он подписал шифровку, не зная положения дел. Тот ответил, что его попросили подписать работники КГБ, и он так и сделал, а раз мы возражаем, то он тут же снимет свою подпись. В итоге в Москву данная шифровка ушла за подписью одного лишь представителя КГБ.
Все говорило о том, что дело шло к развязке.
10 декабря 1979 года я был вызван на телефонный разговор с Москвой. У телефона был генерал-лейтенант Огарков. Он мне передал буквально следующее: «Ваша дочь обратилась с просьбой в ЦК КПСС о встрече с отцом, т. е. с вами. Ее просьба удовлетворена. Вам необходимо сегодня вылететь в Москву». На мое заявление, что сегодня самолет уже ушел, а следующий рейс будет через два дня, он ответил: «Это не ваша забота. Вам к 18 часам сегодня необходимо прибыть в Баграм, за вами прибудет самолет».
Я вылетел на вертолете в Баграм, но самолет за мной прибыл лишь утром 11 декабря 1979 года. В самолете летел один и всю дорогу ходил по салону и думал, что не могла дочь обратиться в ЦК партии, произошло что-то другое, да еще и самолет специально прислали.
После обеда 12 декабря вместе с начальником Генштаба Огарковым и начальником Главпура Епишевым мы предстали перед министром обороны Устиновым. Предварительно Огарков поинтересовался у меня, не следует ли в этой сложной обстановке ввести в Афганистан наши войска. Я сказал, что это нецелесообразно, т. к. мы втянемся в гражданскую войну. Огарков на это никак не отреагировал, своего мнения не высказал.
В начале беседы у Устинова Огарков сказал ему, что, мол, товарищ Заплатин остается на прежних позициях. Министр окинул меня строгим взглядом и спросил: «Почему? Ведь вы на предыдущей беседе в сентябре говорили, что Амин клятвенно обещал сохранить жизнь Тараки. А что произошло?»
У меня на этот вопрос вразумительного ответа не было. Я лишь пытался объяснить, что определенные силы в Афганистане, в том числе и на родине Тараки, пытались поднять народ против Амина, что по-прежнему действует «банда четырех». Я понимал, что мой ответ неубедительный и что поступку Амина оправдания нет.
Тогда Устинов упрекнул меня за то, что, несмотря на предупреждения, из Афганистана по-прежнему идет противоречивая информация об обстановке в стране и армии, и дал мне почитать ту самую шифровку за подписью представителя КГБ. Она была краткой, но суть состояла в том, что афганская армия, по существу, развалилась, Амин себя полностью дискредитировал и страна находится на грани краха.
Я, конечно, не мог защищать Амина, но что касается армии, то с выводами и оценкой, данной в шифровке, не согласился и сказал, что эта информация идет к нашим спецслужбам от «банды четырех» и что я бы своей подписи под этим документом не поставил. Про себя подумал, что сейчас министр попросит меня покинуть кабинет. Но этого не произошло. Устинов внимательно посмотрел на меня, пальцем указал на шифровку и сказал: «Вы же попутно изучаете обстановку, а они за нее головой отвечают». Я на это ответил, что, к сожалению, голова при этом часто бывает нетрезвой.
После этого Устинов посмотрел на Огаркова и Епишева и произнес последнюю фразу: «Но уже поздно». Я этой фразы не понял и лишь спустя некоторое время узнал, что именно в этот день, утром 12 декабря, состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором было принято окончательное решение о вводе советских войск в Афганистан.
28 декабря 1979 года после ввода наших войск в Афганистан мне начальником Главпура Епишевым было предложено срочно вернуться в ДРА для продолжения работы. Я попросил выслушать меня и заявил, что с приходом к власти Кармаля произойдет резкая смена кадров в армии, особенно среди начальников политорганов, и мне будет трудно работать, меня не поймут, лучше мне туда не возвращаться. Моя просьба была доложена министру обороны, в ЦК КПСС и была удовлетворена. Все дальнейшие события показали, что приход к власти Бабрака Кармаля стал трагедией для афганской армии. Ее уже нельзя было спасти и сделать боеспособной.
Я знаю, что и сейчас некоторые товарищи, которые неплохо знали обстановку того времени в Афганистане, продолжают считать, что ввод советских войск в эту страну был необходим. И все это понятно. Уж слишком велика была цена того, будет для нас Афганистан дружественной страной, или наоборот.
Но мы, военные советники, находясь в самых трудных условиях, лучше других понимали, что если мы ввяжемся в гражданскую войну, то будет беда. Афганистан — это не Венгрия и не Чехословакия. Еще до ввода войск в ДРА погибло 5 военных советников, а в годы войны погибло 190 военных советников и переводчиков и 664 были ранены.
Не могли не настораживать нас и местные природные условия, горный рельеф местности. Уже после первой встречи с Устиновым я попросил, чтобы меня ознакомили с тем районом местности, где афганцами был полностью разгромлен английский экспедиционный корпус. Вывод напрашивался один — мы в горных условиях неизбежно будем иметь немалые потери и в живой силе, и в технике.
Прошло 20 лет с момента штурма Дворца Амина и ввода советских войск в Афганистан, а боль не утихает.
Продолжаю и сейчас сожалеть, что в то время наши руководители не прислушались к голосу бывшего посла СССР в ДРА Пузанова, главнокомандующего Сухопутными войсками генерала армии Павловского. Они даже не были выслушаны соответствующими должностными лицами по возвращении из ДРА.
Роковой ошибкой наших руководителей было нежелание выслушать и самого Амина, который не раз заявлял нам, что готов оставить свой пост главы государства, если советские руководители посчитают это целесообразным.
Но особенно неоправданной, на мой взгляд, была ставка, сделанная нашими спецслужбами и международным отделом ЦК КПСС на Кармаля и в целом на фракцию «Парчам». С их приходом к власти начались все наши беды в Афганистане, развал афганской армии стал неизбежным, ибо она в основе своей была халькистской. Понесенные жертвы при штурме Дворца Амина и в ходе всей войны оказались напрасными, хотя, конечно, мы в Афганистане немало сделали и полезного по становлению армии, защите мирного афганского населения от наемных и мятежных банд. Но в конечном счете Апрельская революция все же потерпела поражение. Я уже не говорю о той грязи, которую в последующем Кармаль обрушил на Советский Союз.
В настоящее время многие тысячи афганских патриотов, которые сотрудничали с нами и преданы нам, брошены на произвол судьбы. Многие из них бедствуют в России, не получив никаких прав и гарантий на жительство. Их каждый день обирает и грабит наша доблестная милиция. Некоторые счастливчики сумели уехать в Западную Европу и по-человечески там обосноваться. Но все они мечтают вернуться на свою родину и могут быть очень полезными для России.
Наверное, было бы несправедливо утверждать, что мы из войны в Афганистане не извлекли никаких уроков и выводов. Но вот что касается тесного сотрудничества и взаимодействия силовых структур, особенно армии и госбезопасности, то первая чеченская война вновь наглядно показала эти изъяны.
