милости людей изведала. За что ей их любить? Нужно, чтобы кто-нибудь ее отвлек, подсказал, направил…
— Маленькая, говоришь? А выглядит старухой!
— Дурак! Неужто меня, старую, с ней спутал?!
Олег ударил, но Старая Мила легко отскочила назад, сразу на сажень. В следующий миг старуха вытянула вперед руки, на которых тут же отросли крепкие, загнутые книзу когти, нос превратился в клюв, лохмотья за спиной вздулись перепончатыми крыльями.
— Не годишься ты в друзья моей малышке! — каркнула отвратительная тварь, и новая волна смрада окатила ведуна. — Не с тем она играла!
Старая Мила взлетела в воздух, оказалась прямо над Олегом. Отпрыгивая в сторону, он увидел птичьи лапы с еще более устрашающими когтями и — вот потеха! — змеиный хвост, свисающий из-под юбки. После долгого напряженного ожидания этот бой показался ведуну радостным избавлением. Наконец-то!
Изобразив ложный замах, Олег нырнул прямо под старуху и отсек ей добрую половину хвоста, откуда немедленно брызнуло что-то, больше всего напоминающее гной. Протяжный мерзкий крик разнесся над лесом, а когда вернулся многоголосым эхом, Старая Мила бросилась на ведуна. Теперь она атаковала всерьез, не жалея себя. Мелькали со всех сторон когти, тварь то взлетала вверх, то стелилась по земле. Скорость, с которой она парировала удары сабли, искры, разлетающиеся в темноте каждый раз, как сталь встречалась с когтями, в другое время произвели бы на Середина впечатление. Но в бою думать нельзя.
Как ни проворна была тварь, но серединская сабля разила еще быстрее. Вскоре Старая Мила истекала гноем из множества ран, лишилась половины когтей на левой лапе и части клюва, но главным своим достижением ведун посчитал поврежденное крыло. Вынужденная теперь сражаться только на земле, старуха потеряла почти всю свою подвижность, и Олег воспользовался этим, в свою очередь закружившись вокруг нее.
Он ждал, что на помощь твари придут волки, призраки, лесная нечисть, деревенские оборотни — кто угодно, но никто так и не появился. Отрубив Старой Миле обо руки, Олег завершил бой, снеся ее голову с тонкой, ломкой шеи, и печально вздохнул. Кем бы ни был умрун, взрослым или ребенком, но перед Серединым был не он. Снова не он… Вонь висела в воздухе такая, что резало глаза, и ведун с облегчением отошел, не обращая больше внимания на труп.
— Вот такое ква, — доложил он сам себе. — Кресту и в самом деле нельзя больше верить — нигде. Электрическая сила.
— Со старухой бился, а кровью облился! — Середин вздрогнул, когда увидел в десятке шагов перед собой, в тени ели, темноволосую девушку в белом платье. Ту самую, из сна! Или одну из тех самых… Она залилась хохотом, показывая множество мелких белых зубов. — Знать, владелец доброй силы — победитель Старой Милы!
— Ты! — с неожиданной уверенностью выкрикнул Середин. — Это ты!
— Я, — согласилась девушка, посерьезнев. — Нравлюсь?
Темные, почти черные волосы, большие глаза, высокая шея, стройная фигурка… «Славная девушка, хотя красавицей не назвать, — отметил про себя Середин — Просто хорошенькая. И это странно, чародейка могла бы явиться и в более прельстительном облике. Неужели настоящий образ, не личина?»
— На маленькую девочку ты не похожа, — сказал он вслух.
— Разве не могло мне надоесть быть маленькой девочкой? — улыбнулась чародейка. — И что мне мешает быть такой, какой захочу? Старушка ведь тебе все рассказала… Ох, и надоела она мне. Умирать не хотела, представь. Отчего, чем старше человек, тем меньше умирать хочет? Глупо это. Да почти все люди глупы. Ты со мной согласен?
— Нет.
— Отчего же? — Брови девушки изумленно, без всякой злобы взлетели вверх. — Это же видно!
— А я с нежитью всегда не согласен, что бы она ни говорила.
— Вот оно что… — Чародейка понурила голову, распущенные волосы скрыли лицо. — Да ведь я не виновата, что нежитью стала. Все из-за людей да из-за отца. Зачем меня извести хочешь?
— А зачем зло творишь? — Олег знал, что это смешно, но сделал длинный скользящий шаг вперед.
— Не зло, а справедливость… — Не поднимая головы, не пошевелившись, чародейка мгновенно перелетела к следующей ели. — Справедливость — не зло, хотя выглядит часто так же. Для справедливости нет ни добра, ни зла, ни правды, ни кривды. Убил — умри, украл — отдай, заставил — отработай. Пришел меня со свету сжить — попробуй, не сумеешь — служи. Я свое беру, Олег-ведун, не творю зла. Зло только от людей.
Середин остановился, не зная, что предпринять. Вот чему его не научил Ливон Ратмирович — так это летать, надо будет попенять при случае. Обычно ведун или подстраивал ловушки особо шустрой нежити, или…
— А может, справедливо было как раз поджарить тебя, пока маленькая? — как можно небрежнее поинтересовался Середин. — Пока в большую змеюку не выросла, а? Может, ошибка мужиков из Глинок в том, что не зашибли тебя каменюкой, прежде чем пошли папашу убивать?
— Да ты злой! — Чародейка уставилась на Олега широко раскрытыми глазами.
— Нет, я не злой. Я только кажусь злым для тех, кто правду с кривдой смешать старается. Для тех, кто меня за нос водит, в морок кутает. Особенно сержусь, когда вижу, что делает это сопливая девчонка, ума небольшого, да и лицом больше на гусыню смахивает.
— Почему — на гусыню?! — искренне удивилась девушка.
— Потому что, — отрезал ведун. Не объяснять же, что это первое, что пришло в голову? — Не уродилась ты, видать, и родители красотой не блистали. Да боюсь, что и умом — а то с чего бы ты была так глупа?
— Не тронь мою семью! — Чародейка в гневе топнула ногой. К ужасу Олега, окружавшие их деревья сотряслись, закачали ветвями.
— Да их уже без меня тронули, слава Перуну, — как можно гнуснее ухмыльнулся ведун. — А если ты еще по земле гуляешь — значит, никто всерьез не польстился. Да и то — что с тебя вреда? Людей только пугать, с таким-то личиком.
— Врешь ты все! — Она отвернулась, взметнув подолом платья, обхватила себя руками. — Хочешь, чтобы я напала. Или просто ты злой дурак, вот и все. А я-то подумала, что интересный человек… Вон откуда явился, из чужого мира…
— Откуда ты знаешь? — Олег сделал длинный бесшумный шаг. — Неужели веришь всему, что у меня во снах нашла? — Еще шаг. — Ты снова приходи, я во сне шустрый. Коли быстро разденешься — сладим. Со спины-то ты еще ничего, в темноте-то… — Еще шаг, осталось совсем немного, Середин замахнулся…
— Ну, бей! — Не чародейка, только ее голова повернулась на плечах.
Середин ударил, хотя любой другой на его месте, наверное, с криком бы отскочил подальше. Вместо миловидной девушки на него уставилась сине-багровая, изъеденная язвами харя. Сабля с хрустом вошла в перекрученную шею и разрубила ее ровно до середины. Голова откинулась, будто на петлях, из обрубка выскочила новая, совсем младенческая, пухлая — и сразу начала реветь.
Рубить голову новорожденному — такого Олегу еще не доводилось. Однако он знал твердо: ничего доброго, хорошего, ничего, достойного жалости, во всем этом лесу нет. Сабля снова свистнула, рассекая воздух, плач оборвался.
