Из комендатуры меня направляют в хозяйственное управление. Там уже висит объявление, что, дескать, выдача кожи и сапог, согласно какому-то там приказу, запрещена.
Так что все без толку, мне нужно на 65-й склад, до него час ходу. И там ничего не выходит: майор Георги наотрез отказывается выдать кожу.
На складе работают около 1500 русских. Как все-таки здорово, что у меня есть кому тащить тяжелую ношу. На главной улице отпускаю мальчугана, даю ему 5 штук сигарет. Между тем уже 18 часов.
Квартиру, где мы в прошлый раз ночевали, я так и не нашел. Приходится искать новую. Нахожу ее как раз против гостиницы для отпускников.
Первым делом перекусываю, я предусмотрительно захватил с собой довольствие.
В доме две женщины и мужчина. Сыграл им немного на губной гармошке, а потом улегся спать.
Перед этим все же сбегал ненадолго в город, из чистого любопытства разузнал, где находится бордель.
Заведение показалось мне отвратительным, поэтому я тут же сдал номерок, выдаваемый всем при входе. Впрочем, мне просто хотелось взглянуть на этот балаган.
15 марта 1942 г.
Сегодня воскресенье. После завтрака направляюсь на базар. Еще на подступах ко мне подходят русские, спрашивают насчет табака.
Табак и сигареты — самая надежная валюта, надежнее даже денег.
На базаре разыскиваю дом, где оставляю свою ношу.
При мне только сумка, набитая табаком и сигаретами. Народу не так много, как в прошлый раз.
Кожи нигде нет. За 100 сигарет, 10 сигар и 2 с половиной упаковки табаку выручаю 85 рейхсмарок и вдобавок пару резиновых сапог, толстые рукавицы и шапку.
Для лейтенанта Барца приобретаю парочку икон, для Штабана — вышивки, портфель, игрушки и еще большое стекло для керосиновой лампы.
Всего я приобрел:
— за упаковку табаку 8–10 рейхсмарок, за 25 русских папирос — 5 рейхсмарок, за 20 немецких сигарет — 5 рейхсмарок, за зажигалку — 10 рейхсмарок.
Так что, обмен удался.
Чего только русские не продают: муку, семечки, картофельные оладьи, яйца по 1 рейхсмарке за штуку и так далее.
За таз с меня содрали 30 рейхсмарок! Жуткая цена! Чаще всего спрашивают пшеницу, сахар, табак, шоколад.
В 14 часов съедаю уже на квартире у рынка банку рыбных консервов с хлебом, после чего отправляюсь на вокзал.
В 16 часов возвращаюсь в Покровское. Портфель я обернул в одеяло, а стекло для керосиновой лампы сунул в карман. Проезжаем мимо двух бронепоездов, в 17 часов прибываю к станции Покровское.
Первое, что слышу, — грохот орудий, довольно сильный. Потом узнаю последние новости. Вчера с утра на подходах к Покровскому подбито 17 русских танков, правда, одному все же удалось подмять под себя 10,5-см длинноствольное орудие и в упор расстрелять противотанковое.
Уйти удалось всего 6 танкам. На броне сидели русские пехотинцы, уцелели очень немногие из них.
Сегодня в первой половине дня 14 русских тяжелых бомбардировщиков подвергли бомбежке Неклиновку.
Русские стали использовать какие-то особые бомбы, якобы наполненные сжатым воздухом, после которых остаются воронки глубиной в три метра.
На квартиру от станции еду на повозке. Узнав, куда уплыли его 100 сигарет, Барц сделал кислое лицо.
Но ведь я сделал все, что мог, — в результате он заимел две иконы и стекло для керосиновой лампы. К чему требовать заведомо невозможное?
Штабан оставил для меня супчику.
Снова треснуло стекло от лампы, так что скоро мне предстоит еще один визит в Таганрог.
16 марта 1942 г.
День сегодня очень холодный. Доставляю со склада на телеге доски, балки и бревна — все это для сооружения землянки. Вечером у нас в гостях лейтенант Мюллер. Поджариваю 5 штук рыбин, так что ужин выходит недурной. Один литр подсолнечного масла мы получили от Барца. Бомбардировщиков сегодня почти не видно.
17 марта 1942 г.
Я немного простужен, но в 7 утра, как обычно, забираю у комендатуры закрепленных за мной пятерых русских. И тут как раз русские бомбардировщики. Они уже над нами, и по ним вовсю палят наши зенитчики. Быстро в траншею — бомбы вот-вот упадут и разорвутся. Несколько взрывов, вижу, как в полукилометре загорается хата или даже две.
Вскоре прилетают 3 одномоторных бомбардировщика, тоже основательно разгружаются. Их главная цель — уничтожить мост через Миус. В небо вздымаются черные столбы дыма.
Сегодня решил лично поработать на строительстве землянки — русские явно не перегружаются. А мне поработать в радость.
Ни ротмистра, ни лейтенанта Барца сегодня нет, где-то в отъезде. Поджариваю лапшу, поев, читаю роман.
За день русские самолеты побывали не раз и не два. И не поскупились на обстрел села из бортовых пулеметов и пушек. Даже в 18 часов прилетели, но мы каким-то образом успели и к этому привыкнуть.
Ночью укрываюсь еще и шубой лейтенанта Барца.
18 марта 1942 г.
В 7 привожу пятерых русских. Сегодня занимаемся укреплением землянки — кладем бревна в несколько накатов. Теперь никакие русские бомбы не страшны. После обеда сколачиваем и нары.
Почтой меня буквально завалили — сегодня получаю аж 14 писем, причем 6 из дома. Завтра возвращаюсь в роту. Вечером выдавали довольствие: мясной фарш, свиной жир, 100 г шоколада.
Вечером спокойно прочитываю письма, а последнюю здесь ночь сплю на земляном полу у вестовых.
19 марта 1942 г.
Хозяева испекли из первосортной муки, принесенной откуда-то Барцем, вкусные пирожки — в тесто даже добавили молока и яиц. Очень они мне понравились — съел целых 6 штук.
В 11 часов должен прибыть грузовик с довольствием, однако что-то задерживается.
Хозяева испекли еще пирогов. Мало того, что наедаюсь до отвала, несколько штук откладываю на потом. Должен сказать, что хозяева опечалены моим отбытием — мы ведь успели привыкнуть друг к другу.
Около 16 часов отправляюсь в расположение роты в Пономарев, со мной едут еще трое отпускников и унтер-офицер Гербер. К 18 часам мы в Пономареве. Докладываю о прибытии нашему фельдфебелю.
— Давненько вас дожидаюсь, — с такими словами встречает меня родной фельдфебель.
Снова школьное здание. Даже Кемпе, мой земляк, и тот выражает недовольство. А чем, собственно, ему быть недовольным? Я ведь не в тылу отсиживался, а был как раз куда ближе к передовой, чем они в своем Пономареве, где, в общем, куда спокойнее, чем в Покровском.
Для меня отыскалась свободная койка, распаковываю барахлишко, койка уже некуда, но ничего, как-нибудь поместимся. Правда, только ни полок, ни тумбочек, ничего.
