– М-да, тут даже вся моя диагностическая лаборатория не поможет…
– Ты знаешь, Саш, я ведь в этих вопросах всегда очень строг к себе. Но тут я даже казнить себя не могу – факты настолько четко выстраивались в логическую схему, что я и сейчас не представляю, с чего начну в понедельник.
Лебединский сказал:
– Старик, я в этих вопросах плохо понимаю. Но, выслушав тебя внимательно, я бы хотел высказать свое мнение…
Тихонов кивнул.
– У тебя, Стас, для такого запутанного дела было слишком много фактов.
Стас удивленно взглянул на него.
– Да, да. – Лебединский встал с дивана, прошелся по комнате, включил телевизор. Медленно затеплела трубка. – Постараюсь объяснить на близких мне понятиях. На симпозиуме выступил с очень интересным докладом француз Шавуазье-Прюдом. Он предложил ни много ни мало принципиальную схему электронной машины, полностью моделирующей человеческий мозг. Был у этой схемы только один маленький порок – практически она неосуществима из-за фантастического количества деталей. Понимаешь? Работа всей схемы зависит от одновременной надежности каждого из элементов. Но их так много, что в любой данный момент выходит из строя хотя бы один. В результате схема не срабатывает или дает неправильный результат. Понимаешь? Во всем твоем деле было столько узлов, что проверить их надежность в работе одномоментно тебе не удалось. А ты ведь не компьютер – ты только гомо сапиенс, и то не слишком удачный экземпляр.
Стас сказал:
– А что такое компьютер?
– Машина-вычислитель.
– Слава Богу, что я гомо, хоть и не слишком сапиенс. В отличие от тебя, компьютер несчастный.
Лебединский засмеялся, подошел и обнял его за плечи:
– Эх, Стас, Стас! Вижу я, старик, совсем тебе худо с этим делом.
Стас хмуро покачал головой:
– Не говори, Сашка. Как вспомню ее мать – жить не хочется.
– Тебе сейчас надо отвлечься, хоть немного отключиться от дела. Это я тебе как врач говорю. У тебя сейчас выработался стереотип мышления. В каком-то месте есть порок, но ты этого не замечаешь и продолжаешь бегать по кругу. Давай беседовать на отвлеченные темы, а то мы с тобой как канадские лесорубы: в лесу – о женщинах, с женщинами – о лесе.
Лебединский снова разлил коньяк по рюмкам, обмакнул ломтик лимона в сахарницу.
– Что ж, Стас, выпьем? За тех, кто в МУРе!
Стас засмеялся. Они выпили, Лебединский, морщась, закусывал лимоном. Пока он расставлял на доске фигуры, Стас смотрел телевизор. Транслировали «Ромео и Джульетту».
– Смешно, когда идет опера без звука. А балет – ничего, даже лучше, – сказал Лебединский. – Ага, если я не ошибаюсь, там как раз завязывается свара между Монтекки и Капулетти.
– Точно, – кивнул Стас и двинул вперед королевскую пешку. – Эти стройные молодцы в чулках и камзолах уже крепко выясняют отношения. Скоро начнут тыкать друг в друга саблями.
– Не саблями, валенок, а шпагами.
– Ну, шпагами, – равнодушно сказал Тихонов и шагнул конем под бой. – За это время умерли шпаги, умерли камзолы, умерли государства, а любовь – жива. И до сих пор из-за любви умирают и убивают.
– Это рудимент и атавизм, – сказал Лебединский, – буржуазный пережиток в сознании отсталых людей.
– Что, любовь?
– Нет, умирать и убивать из-за любви. Вот на том же симпозиуме один деятель сделал вне программы сообщение. Он предложил повсюду внедрить брачующие электронные машины.
– Это как?
– А так. Большинство людей, так же как и ты, долго не женятся из-за того, что никак не могут, видите ли, встретить того единственного человека, который им нужен. Поэтому заполняешь специальный бланк, описываешь с минимальной скромностью свои достоинства, с максимальной обстоятельностью – свои потребности и отправляешь его в Центр брачевания. Там соответствующим образом кодируют этот бланк и запускают в электронную машину, которая по имеющемуся каталогу в два счета находит тебе невесту. Едешь к ней, представляешься: вот, мол-де, я ваш единственный суженый и ряженый, прошу покорно в загс. Нравится?
– Не очень. Я уж как-нибудь обойдусь старым способом. – Стас помолчал, подумал, спросил: – Слушай, Сашк, а ты кто больше – врач или кибернетик?
– Теоретически – врач, – усмехнулся Лебединский.
– А вот посмотри, Тибальд уже минуты две как пырнул Меркуцио, а тот все еще красиво умирает. Ты мне скажи, в жизни так может быть: в сердце воткнули и выдернули шпагу – может человек еще ходить после этого?
– Ты, Стас, вульгарный материалист. Это же искусство! А в жизни – вряд ли.
– А точнее?
– Ну, шаг, другой, третий может сделать – и все.
– Но ведь Аксенова сделала после такого ранения не менее двадцати шагов – это же факт!
– Нет ничего относительнее абсолютных фактов. Помнишь, как мы с тобой лет пятнадцать назад поймали ворону и окольцевали ее табличкой с надписью: «1472 год». Если ее потом поймал какой-нибудь орнитолог, он наверняка защитил на ней диссертацию. А пока тебе гардэ!
Зазвонил телефон. Стас, не вставая с кресла, протянул руку и взял трубку.
– Добрый вечер, Станислав Павлович. Это Трифонова говорит.
– Да-да, Анна Сергеевна, слушаю.
– Простите за поздний звонок. Но я решила не откладывать. Профессор Левин утверждает, что края отверстия в кофте оплавлены…
Электрические шорохи скреблись в телефонных проводах, по которым бежали крошечные молнии человеческих слов, суматошно заметались в трубке гудки отбоя, и вдруг все перестало плыть перед глазами, снова стало четким, как будто кто-то повернул в голове ручку фокусировки. Стас бережно положил трубку на рычаг, механически снял конем короля. Лебединский заорал дурным голосом:
– Что ты делаешь, жулик?!
– Стой, – тихо сказал Стас. – Я все понял…
Гладкая дырка в кофте, двадцать шагов мертвой Тани Аксеновой, идущий впереди по тропинке Казанцев, черные окна гостиницы – все закрутилось снова сумасшедшей каруселью.
– Пуля! – крикнул Стас. – Это была пуля!
Часть вторая
Следующий понедельник
Сегодня у Шарапова день начался удачно. Аферист Костя Корсунский, которого долгих три месяца искала специальная опергруппа, появился в ресторане «Берлин». После роскошного обеда жулик щедро расплатился с официантом и вышел на улицу.
У дверей его ждали Савоненко и Дрыга. Корсунский хорошо знал Савоненко.
Раскланялись они изысканно. Корсунский сказал:
– Как я понимаю, уважаемый гражданин Савоненко, вы намерены освободить меня от расходов на такси?
Оперативник кивнул, распахивая широким жестом дверцу милицейской «Волги»:
