От нервного возбуждения он всю ночь не сомкнул глаз, и теперь сонная одурь теплым паром заволакивала голову. Стас быстро разделся, влез в воду и незаметно для себя задремал…
…Учителя Коростылева он встретил жарким июльским полднем, прогуливаясь с майором Садчиковым по улице Горького. У Стаса еще дергался глаз, контуженный пулей Крота-Костюка, но настроение было прекрасное, и Садчиков подсмеивался над ним:
– В п-погонах новых щегольнуть охота?
Коростылев стал совсем старый. Он говорил тихо:
– Эдик Казарян уже ведущий конструктор. А Слава Антонов стал кандидатом наук. Атомщик.
Стасу послышалось в голосе Коростылева осуждение. И он, словно оправдываясь, с вызовом сказал:
– А я стал капитаном!
Садчиков усмехнулся:
– Каждый к-кулик свое местожительство хвалит.
Коростылев спросил его:
– А вы там же работаете?
Садчиков кивнул. Стас, как будто извиняясь за то, что Садчиков не кандидат атомных наук, сказал Коростылеву:
– Он уничтожил банду знаменитого Прохора…
Учитель помолчал. Ветер трепал его редкие седые волосы, и Стас боялся, как бы они все не улетели.
Потом Коростылев улыбнулся:
– Я доволен тобой. Вы делаете очень важное дело – караете зло. Прощать содеянное зло так же преступно, как и творить его.
– М-мы не караем. Закон карает. М-мы только ловим, – сказал Садчиков и отвернулся.
Стас почему-то разволновался тогда и, чтобы скрыть это, сказал:
– Все замечательно. Одна беда – не можем определить свое место в споре между физиками и лириками…
* * *
Вода в ванне остыла, и Стас проснулся от холода. Он пустил на себя из душа струю горячей воды, гибкую и упругую, как резина. Потом вылез и долго сидел на диванчике, завернувшись в простыню, осторожно поглаживая багрово-синеватый шрам на груди. Не спеша оделся, взглянул на часы: стрелка подползла к девяти. Он перекинул через плечо ремешок с петлей, достал «макарова», оттянул затвор, дослал патрон. И повесил пистолет в петлю слева под мышкой.
* * *
…Автобус, перемалывая толстыми шинами бугры наледей, въехал на площадь. Кондукторша сказала:
– Пойдете прямо по этой улице, за третьим кварталом направо – улица Баглая.
Тихонов огляделся. Часы на здании горисполкома показывали половину второго. Прилично потрясся в автобусе.
Стас направился в горотдел милиции. За двадцать минут он договорился с начальником уголовного розыска, как расставлять людей, когда прислать машину. Вышел на улицу и вдруг с удивлением заметил, что больше нет ни азарта погони, ни возбуждения, ни страха. Сейчас он пойдет и возьмет этого бандита. И все произойдет буднично, даже если тот попробует стрелять. Он посмотрел на вялое зимнее солнце, беззащитное, на него можно смотреть не щурясь, провел холодной ладонью по лицу и вспомнил, что так же прикоснулась к его лбу Танина мать, повернулся и пошел на улицу Баглая. Он даже не смотрел, есть ли в доме двадцать девять черный ход, а прямо постучал в дверь и сказал вышедшей женщине:
– Здравствуйте. Хозяин дома?
– Заходите, он скоро придет. Суббота сегодня – он в баню пораньше пошел.
Женщина открыла из прихожей дверь в столовую, пропустила Стаса, сказала:
– Жена я. Нина Степановна зовут.
– Очень приятно. Тихонов, корреспондент из Москвы.
– Пообедать хотите или самого подождете? – Из кухни доносился запах пирогов и жареного мяса.
– Спасибо. Мы лучше сначала побеседуем, – сказал Стас и подумал: «Диеты у нас с ним разные…»
Нина Степановна сказала:
– Сам-то важен стал. Недавно уже приезжала к нему корреспондентша. Из Москвы тоже. Не застала только – в районе был.
– Знаю, – кивнул Стас. – Из нашей газеты. С вами разговаривала?
– Да, проговорили три часа. Не дождалась, расстроенная была. А сам, то же самое, как рассказала о ней, расстроился, что не застала. Да, знамо дело, всем разговоры приятные вокруг себя охота слышать, да и работяга он большой – статья об нем авторитету бы прибавила…
– Это уж точно, – сказал Стас. – Корреспондентка книжку у вас здесь не забывала? Просила захватить, если сохранилась…
Хлопнула входная дверь. Тихонов выпрямился, сунул руку под пиджак, щелкнул предохранителем «макарова». Женщина сделала шаг к двери.
– Стойте! – свистящим шепотом сказал Стас. – Стойте на месте…
Женщина обомлела. Распахнулась дверь.
– Заходите, Ерыгин, я вас уже час дожидаюсь.
Вошедший автоматически сделал еще один шаг, сказал: «Здрасте» – и судорожно обернулся.
Стас больно ткнул его стволом пистолета под ребро и сорвавшимся на фальцет голосом крикнул:
– Ну-ка, ну-ка, без глупостей! – Вздохнув, сказал: – Я за вами две недели не для того гоняюсь, чтобы сейчас еще кросс устраивать…
Женщина, оцепенев от ужаса, прижалась к стене. Из кухни понесло чадом подгорающего мяса.
– Вы, Нина Степановна, займитесь пока на кухне, а мы с вашим супругом побеседуем.
На крыльце затопали тяжелые шаги. Стас, прижав к бедру наведенный на Ерыгина пистолет, отскочил к столу, чтобы видна была входная дверь. Громыхнула щеколда, и вошли три милиционера. Стас облегченно вздохнул и подумал: «Вообще-то глупость, конечно, была – идти за ним одному. Он же меня соплей перешибить может. Расчет на внезапность оправдался…»
– Что, Ерыгин, здесь говорить будем или прямо в Москву поедем?
Ерыгин разлепил сразу запекшиеся губы, хрипло сказал:
– Не о чем мне с тобой говорить…
Стас кивнул милиционерам:
– Наручники…
2
Тихонов вышел на трап первым, за ним – Ерыгин, которого придерживали сзади два оперативника. Они шли из носового салона, и пассажиры, выходившие из двери у хвоста самолета, удивленно и испуганно смотрели на эту молчаливую группу. Внизу, у первой ступеньки трапа, стоял, расстегнув пальто, заложив руки в карманы, широко расставив ноги, Шарапов. И Тихонову вдруг захотелось побежать по лестнице ему навстречу, обнять и сказать что-нибудь такое, чего завтра ни за что не скажешь. Не спеша спустился, усмехнулся, протянул руку:
– Здравствуйте, Владимир Иванович. – Кивнул через плечо: – Вот и нашел я его все-таки…
Шарапов и не взглянул на убийцу. Не отпуская руки Стаса, он смотрел на него своими чуть раскосыми монгольскими глазами. Потом сказал медленно, и слова будто падали на бетон тяжелыми мягкими гирьками:
– Я рад, сынок, что это тебе удалось. – Он сделал паузу и добавил, хотя Стас заметил, что Шарапову не хотелось этого говорить: – Если бы ты его не взял, тебе жить дальше было бы нелегко…
