– Значитца, срок ты уже имеешь, – заверил Кирпича улыбающийся Жеглов. – А ты еще, простофиля, посмеивался надо мной. Знаешь поговорочку – «Не буди лихо, пока оно тихо»? Теперь будет второе отделение концерта по заявкам граждан… – Он набрал номер: – Майор Мурашко? Кондрат Филимоныч, приветствует тебя Жеглов. Мы тут с Шараповым подсобили тебе маленько. Ну да, Кирпича взяли. А как же! Конечно, с поличным! Я вот что звоню – у тебя же наверняка висит за ним тьма всяких подвигов, ты подошли своего человека в семнадцатое, мы тут отдыхаем все вместе, пусть с ним от души разберутся. Да вы навесьте ему все, что есть у вас: жалко, что ли, пусть ему в суде врежут на всю катушку! Чего с ним чикаться! Привет…
Сапрыкин, сбычившись, смотрел в стену, полностью обратившись в слух, и не видел того, что заметил я: Жеглов набрал только пять цифр! Он ни с кем не разговаривал, он говорил в немую трубку!
– Ну как, Сапрыкин, придумали мы для тебя методы? – спросил Жеглов, положив на рычаг трубку.
– Вижу я, что придумывать ты мастак! – сказал сквозь зубы Сапрыкин, весь звеня от ненависти.
– Ты зубами-то не скрипи на меня, – спокойно ответил Жеглов. – Хоть до корней их сотри, мне на твое скрипение – тьфу и растереть! Ты в моих руках сейчас, как саман: захочу – так оставлю, захочу – стенку тобой отштукатурю!
– С тебя станется…
– Правильно понимаешь. Поэтому предлагаю тебе серьезный разговор: или ты прешь по-прежнему, как бык на ворота, и тогда майор Мурашко с тобой разберется до отказу…
– Кондрат Филимоныч таких паскудных штук сроду не проделывал, – сказал Кирпич.
– Это точно. Поэтому он шантрапу вроде тебя ловит, а я – убийц и бандитов. Но дело свое он знает и полный срок тебе намотает, особенно когда ты сидишь с поличняком в этой камере. Усвоил?
– Допустим.
– Тут и допускать нечего – все понятно. А есть второй вариант…
– Это какой же вариант? – опасливо спросил Сапрыкин, ожидая от Жеглова в любой момент подвоха.
– Ты мне рассказываешь про одну вещичку – как, когда, при каких обстоятельствах и где она попала к тебе, – и я сам, без Мурашко, оформляю твое дело, получаешь за свою кражонку два года и летишь в «дом родной» белым лебедем. Понял? – внушительно спросил Жеглов.
– Понял. А про какую вещичку? – недоверчиво вперился в него Сапрыкин.
– Вот про эту, – достал Жеглов из кармана золотой браслет в виде ящерицы.
Сапрыкин посмотрел, поднял взгляд на Жеглова, покачал головой:
– Ну скажу я. А откуда мне знать, что ты меня снова не нажаришь?
– Что же мне, креститься, что ли? Я ведь в Бога не верю, на мне креста нет. По-блатному могу забожиться, хотя для меня эта клятва силы не имеет…
– А можешь?
– Ха! – Жеглов положил одну руку на сердце, другую на лоб и скороговоркой произнес:
Гадом буду по-тамбовски,
Сукой стану по-ростовски,
С харей битою по-псковски,
Век свободы не видать!..
И белозубо, обворожительно засмеялся, и Сапрыкин улыбнулся, и никому бы и в голову не могло прийти, загляни он сюда случайно, что полчаса назад один из них волок другого, визжащего и отбивающегося, прямо в тюрьму!
– Так верить можно? Не нажаришь? – снова спросил Кирпич.
– Ну, слушай, ты меня просто обижаешь! – развел руками Жеглов. – Я никогда не вру. А что касается кошелька, то мы-то с тобой знаем, что это ты его увел, а я просто обошел некоторые лишние процессуальные формальности. Ты из-за этого мне должен доверять еще больше…
– Ну, значит, так: браслет этот чистый, его Копченый не воровал. Он его у меня в карты выиграл. В полкуска я его на кон поставил…
– А ты его где взял?
– Тоже в картинки – несколько дней назад у Верки Модистки банчишко метнули. Вот я его у Фокса и выиграл…
– А что, у Фокса денег, что ли, не было? – спросил Жеглов невозмутимо, и я обрадовался: по тону Жеглова было ясно, что Фокса этого самого он хорошо знает.
– Да что ты, у него денег всегда полон карман! Он зажиточный…
– Зачем же на браслет играл?
– Не знаю, как у вас в уголовке, а у нас в законе за лишние вопросы язык могут отрезать.
– А сам как думаешь?
– Чего там думать, зажуковали где-то браслет, – пожал плечами Сапрыкин, и его длинное лицо с махонькими щелями-глазками было неподвижно, как кусок сырой глины.
– Ну а тебе-то для чего ворованный браслет?
Сапрыкин пошевелил тяжелыми губами, дрогнул мохнатой бровью:
– Так, между прочим, я его не купил – выиграл. И тоже не собирался держать. Думал толкнуть, да не пофартило, я его и спустил дурачку Копченому. А что, загремел уже?
Жеглов пропустил его вопрос мимо ушей, спросил невзначай:
– Фокс у Верки по-прежнему ошивается?
– Не знаю, не думаю. Чего ему там делать? Сдал товар и отвалил!
– Ну уж! Верка разве сейчас берет? – удивился Жеглов.
Я взглянул на него и ощутил тонкий холодок под ложечкой: по лихорадочному блеску его глаз, пружинистой стянутости догадался наконец, что Жеглов понятия не имеет ни о какой Верке, ни о каком Фоксе и бредет сейчас впотьмах, на ощупь, тихонько выставляя впереди ладошки своих осторожных вопросов.
– А чего ей не брать! Не от себя же она – для марвихеров старается, за долю малую. Ей ведь двух пацанят кормить чем-то надо…
– Так-то оно так, – облегченно вздохнул Жеглов. – Скупщики краденого подкинут ей на житьишко – она и довольна: процент за хранение ей полагается. Да Бог с ней, несчастная она баба!
И я от души удивился, как искренне, горько, сердобольно пожалел Жеглов неведомую ему содержательницу хазы.
– Так ты что, больше Фокса не видел? – спросил Жеглов.
– Откуда? Мы с ним дошли до дома, где он у бабы живет, и я отвалил.
– Скажи-ка, Сапрыкин, ты как думаешь – Фокс в законе или он приблатненный? – спросил Жеглов так, будто после десяти встреч с Фоксом вопрос этот для себя решить не смог и вот теперь надумал посоветоваться с таким опытным человеком, как Кирпич.
– Даже не знаю, как тебе сказать. По замашкам он вроде фраера, но он не фраер, это я точно знаю. Ему человека подколоть – как тебе высморкаться. Нет, он у нас в авторитете, – покачал длинной квадратной головой Сапрыкин.
– А не мог Фокс окраску сменить? – задумчиво предположил Жеглов.
– Да у нас, по-моему, никто и не знает, чем он занимается. Сроду я не упомню такого разговора. Он на хазах почти не бывает – в одиночку, как хороший матерый волчище, работает. Появится иногда, товар сбросит – только его и видели…
Жеглов встал, прошелся по тесной комнатке, потянулся.
