Скорее всего нужный мне телефон на букве «Ф», поскольку Ручечника Аня нисколько не интересует, это канал связи с Фоксом, он по нему Фокса достигает, а не договаривается о чем-то с Аней.
И прямо с порога кабинета я сказал Тараскину:
– Коля, не хочешь позвонить очень милой женщине? Если понравишься ей, она тебя в вагоне-ресторане покатает, до отвала накормит…
– Всегда пожалуйста, – согласился Коля. – Давай номерок, наладим связь!
Я заглянул в книжечку, на страницу «Ф», и с замирающим от ужаса сердцем сказал:
– Номерок такой: К 4-89-18. – Захлопнул книжку и спросил у Ручечника: – Ну, что нам передать от тебя Ане? Привет? Или Фоксу поклон?
Ручечник скрипнул зубами, и я понял, что попал в цвет. А он сказал:
– Кабы мне по моей работе бабы не нужны были, сроду бы с ними, шалавами противными, слова не сказал! Языком, паскуды, как метлой, машут!
Он начал длинно, забористо ругаться матом. Я понял, что сейчас-то уж мы из него ничего не вытянем, и отправил его в камеру. А вскоре приехал Жеглов. Он сел на свое место за столом, набрал номер телефона:
– Пасюк, это ты? Да. Не кончился еще спектакль? Ага! Значитца, когда появится этот англичанин, проводи его вежливенько к администратору, оформи заявление, протокол опознания шубы составь и возьми у них обязательно расписку, что шуба ими получена в полной сохранности. А какие еще разговоры? Ты ему тогда скажи, что у них там, в Англии, воруют не меньше. Да-да. И правопорядок определяется не наличием воров, а умением властей их обезвреживать! Вот так и не иначе! Ну, привет…
Он положил трубку, прикрыл на миг глаза и спросил глухо:
– Успехи есть? Давай хвались…
– Телефон Ани имеется. Надо узнать через телефонный узел, где он установлен, и ехать туда смотреть на месте.
Жеглов отрицательно покачал головой.
– Что, не надо? – удивился я.
– Адрес телефона узнать надо. А ехать туда рано. Там сначала установку оперативную необходимо сделать…
Я не совсем сориентировался – то мы гнали как оглашенные, а то вдруг Глеб начал зачем-то тормозить. Он посмотрел на меня, усмехнулся, и в улыбке его тоже была усталость и горечь.
– Не понимаешь? – спросил он спокойно, словно у меня на лбу были расписаны мои мысли.
– Не понимаю!
– Там никакой Ани нет. И скорее всего никогда она там не бывает. – И замолчал он, вроде ничего интересного и не сказал.
– А кто же там бывает?
– Не знаю, – пожал Жеглов своими покатыми литыми плечами. – Это связной телефон, я уж с такими штуками сталкивался.
– Тогда объясни! – Я рассердился на него, мне казалось, что он нарочно так говорит, чтобы совсем уничтожить результат моей крошечной победы.
– Не сердись, – сказал Жеглов. – Я просто устал маленько за эти дни. А насчет телефона думаю так: кто-то там есть у аппарата, совсем никчемный человек, попка, он спрашивает, кто звонил, а потом туда звонят Аня или Фокс и узнают, кто ими интересовался. Понял?
– Понял, – протянул я разочарованно, но с поражением мне очень не хотелось смиряться: – А все-таки надо попытать этот вариант! Вдруг это не так, как ты говоришь?
– Обязательно попытаем, – успокоил Жеглов. – Тем более что нам эту Аню теперь найти – во, позарез! Если мы с тобой ее высчитаем каким-нито макаром, то мы и Фокса возьмем. Как из пушки! Это тебе не Ингриды разные – тут у него серьезно, тут у него любовь с интересом. Тут у него лежбище должно быть…
– А почему ты думаешь, что его на лежбище брать удобнее?
Жеглов посмотрел на меня, прищурясь, засмеялся:
– Я пятый год с этим дерьмом барахтаюсь, так что кое-какие наблюдения имею…
– Тогда со мной поделись.
– Уголовник – он как зверь, инстинктами живет. У него нет таких понятий, как у нас: совесть, долг, товарищество. У них это просто: больно или приятно, сытно – голодно, тепло – холодно…
– Ну и что?
– А то, что я еще до войны побывал в Уголке Дурова, и очень поразила меня там железная дорога, на которой мыши ездят. Видел?
– Видел. Выбегают мышки из вокзала, рассаживаются по вагонам и гоняют по кругу. Смешно!
– Смешно, – согласился Жеглов. – А вот скажи мне, как добились, что безмозглые мыши все до единой усаживаются в вагоны? А? Можешь объяснить?
– Откуда? Я же не дрессировщик!
– Я тоже не дрессировщик. Но меня долго занимал этот вопрос, пока я не сообразил. Мыши живут в этих вагончиках, а перед самым представлением их достают оттуда и пустой поезд подъезжает к вокзалу. Открывают дверь – и мыши с радостью бегут в дом, в свою норку…
– И ты хочешь перехватить Фокса, когда он однажды вернется в норку?
– Вроде того. И главная нора у него – у этой самой Ани!.. – Жеглов встал из-за стола, хрустко потянулся, зевнул. – Ох, беда, спать хочется…
– Иди тогда домой и спи, – предложил я.
– Не могу. Мне надо кое по каким делишкам еще сбегать. Ты установи адрес телефонного номера, оформи протоколы задержания Ручечника и Волокушиной, запиши ее показания – закончи, короче, всю сегодняшнюю канцелярию. А думать завтра будем…
Жеглов скинул свой довольно поношенный пиджачишко, оглядел его критически и спросил:
– Шарапов, ты не возражаешь, если я сегодня твой новый китель надену?
– Надевай, – кивнул я и взглянул на часы: половина одиннадцатого. Но спрашивать Жеглова, куда это он так среди ночи форсить собрался, не стал. И он ничего мне не сказал.
– Все, я двинул… – помахал мне рукой Жеглов. – Приду поздно…
Во сколько он пришел, не знаю, но когда я заявился домой в половине третьего, Глеб уже спал. На стуле рядом с его диваном висел новенький парадный китель, на который Жеглов привинтил свой орден Красной Звезды, значки отличника милиции, парашютиста и еще какую-то ерунду. Я чуть не завыл от злости, потому что, честно говоря, уже точно рассчитал, что если выпороть из мундира канты, то можно будет перешить его в приличный штатский костюм, который мне позарез нужен, – ведь не могу же я повсюду таскаться в гимнастерке!
Расстроился я из-за этого проклятого кителя. Мне было и непошитого костюма жалко, и зло разбирало на Жеглова за его нахальство, а главное, сильнее всего я сердился на самого себя за собственную жадность, которую никак не мог угомонить. Ну, в конечном счете, эка невидаль – костюм перешитый, наплевать и растереть! А я еще полночи из-за него уснуть не мог, все стыдил себя за жадность, потом говорил всякие ехидные слова Жеглову, а пуще всего жалел, что долго еще не придется мне пройтись в новом темно-синем штатском костюме. Может быть, Ручечнику с его заграничным шикарным нарядом и показался бы мой перешитый из формы костюм барахлом, но мне плевать на его воровские вкусы – я знал наверняка, что мне к лицу был бы синий штатский костюм, в котором мы с Варей куда-нибудь отправились бы – в кино, в театр и тэдэ и тэпэ. Но перешивать пиджак из продырявленного в четырех местах кителя просто глупо. И придется мне носить теперь парадную форму самому.
