– Врешь, гад, не уйдешь, – бормотал я, целясь в него из пистолета, но кровь натекала на веки и мешала поймать его на мушку. Я выстрелил раз, другой – мимо!
Из выбитого окна выпрыгнул Жеглов и почти сразу же за ним – Пасюк и Тараскин. Рядом безжизненно валялась на тротуаре Марианна.
– Стой, Шарапов, не стреляй! – заорал Жеглов. – Некуда ему деться, мы его так возьмем!..
Рядом фырчал уже наш автобус, а я смотрел, как, петляя после моих выстрелов, бежит Фокс, – там улица прямая, насквозь просматривается; и никак я не мог взять в толк, почему он бежит по улице, а не уходит проходными дворами.
– Быстрее в автобус! Гриша, остаешься! – орал Жеглов, подсаживая меня на ступеньку. Я плохо видел, кровь сильнее пошла, а Глеб уже мчался вниз по Пушечной вдогонку Фоксу, за ним припустили Пасюк и Тараскин.
Копырин рванулся с места, но мы и пяти метров не проехали, как Фокс прыгнул на подножку медленно движущегося впереди грузового «студебеккера». Мы грузовик раньше в темноте не заметили, а Фокс именно поэтому бежал по улице, рискуя попасть под пули. «Студебеккер» ждал его здесь!
Он свернул на Неглинку и погнал, не включая фар.
Копырин догнал оперативников, они влетели в автобус, и Жеглов крикнул:
– Копырин, не отставай!
– Как же, не отставай! – бормотнул Копырин. – У «студера» мотор втрое…
* * *
...
В годы 4-й сталинской пятилетки московские заводы будут выпускать три новые марки автомобилей: «Москвич», «ЗИС-110» и «ЗИС-150».
«Москвич» – это небольшой малолитражный 4-местный автомобиль, окрашенный в серый цвет…
«На боевом посту»
– Давай, давай, давай! – орал Жеглов. – На всю железку жми!
Метров триста было до грузовика, и он ходко набирал скорость. Наш шарабан тоже трясся, как молодой. На Трубной «студебеккер» свернул направо, с ревом попер в гору, и мы завыли от злости – на горе-то мощный мотор себя сразу покажет! Но Копырин вдруг резко крутанул на Рождественскую улицу.
– Ты куда?! Куда, я тебя спрашиваю?! – взвился Жеглов за спиной Копырина.
Тот сердито обернулся:
– В кабинете у себя командуй, Глеб Егорыч! А здеся я!..
– Потеряем! По-отеряем!
– Никуда мы их не потеряем, – спокойно сказал Копырин. – На Сретенке сегодня ночной марш – аэростаты через Кировскую повезут, движение перекрыто. Никуда они от нас не денутся…
Копырин крутанул налево, в Варсонофьевский переулок, выскочил на улицу Дзержинского – и прямо перед нашим носом промчался с гулом «студебеккер» с погашенными огнями. Зазвенела пружина сцепления, глухо пророкотали подшипники в моторе. Копырин врубил вторую скорость и погнал за грузовиком в сторону Кузнецкого моста. Расстояние между нами сократилось метров до двухсот.
Пасюк стирал какой-то ветошью кровь с моего лица, я отталкивал его руку, а боль невыносимо полыхала во всем изрезанном стеклом теле.
От Манежа нам навстречу неторопливо тянулся троллейбус, весь засвеченный голубовато-желтым сиянием.
– Тараскин, около «Метрополя» пост ОРУДа – прыгай на ходу, предупреди их, пусть объявят общегородскую тревогу! – скомандовал Жеглов, но в этот момент «студер» с душераздирающим воем покрышек вильнул налево, на встречную полосу движения, прямо в лоб троллейбусу. Огромная светящаяся коробка его, такая мирная, пассажирская, неуклюжая, просто дыбом встала, осаживаясь на задние колеса под визг и скрежет тормозов, полетели с проводов штанги, погас свет, полоснул воздух оглушительный треск отрываемого буфера. «Студер», надсадно фырча, нырнул в узкий проезд и исчез под аркой…
Нас всех скинуло со скамеек – Копырин, чтобы не врезаться в замерший троллейбус, заложил за его кормой крутой вираж и выскочил через бордюр на тротуар, выровнял автобус и метнулся вслед за грузовиком под арку около первопечатника Федорова. На повороте Копырин еще успел рвануть костыль-рычаг, распахнулась, запарусила дверь, и Коля нырнул в мокрый темный проем на улицу, перевернулся через голову. Но когда я посмотрел в заднее стекло, он уже вскочил и, согнувшись пополам, прихрамывая, бежал к «Метрополю»…
«Студер» снова оторвался от нас на несколько десятков метров и мчался по улице в сторону Красной площади. Здесь он не мог, никак не должен был уйти от нас – там впереди были милицейские посты, они должны были перекрыть трассу… На повороте я ударился головой о стенку, и кровь снова сильно засочилась по лицу, я утирался рукавом и почему-то вспомнил о брошенном в «Савое» плаще – в кармане был платок и завернутый в газету довольно большой кус хлеба…
Копырин резко затормозил, крутанул налево руль и сразу же отпустил тормоз – задок автобуса мгновенно забросило вперед, машина повернулась почти перпендикулярно, прыгнула в глубокий черный провал подворотни, и я подумал, что это, наверное, один из хитрых копыринских проходных дворов. Налево, направо, прямо, налево, палисадник, налево, сарай… С пулеметным перещелком досок снес Копырин штакетный забор… удар… направо, ухаб… налево, еще налево, подворотня – вылетели в Ветошный переулок. Налево… Направо…
– Вон он!.. Вон он, гад!.. – закричал Пасюк, показывая быстро удаляющуюся в сумрак тень – «студер» снова был почти рядом и мчался к улице Куйбышева.
– Глеб Егорыч, еще немного – и баллоны мои не сдюжат, – сказал Копырин. – Я ведь все время просил…
– Давай, давай, отец! Не время…
– В Зарядье он, сука, рвется. Там есть где притыриться…
– Отсеки его! Давай налево…
– Нельзя! Он себе на набережную ход оставит – мне его там не прищучить…
На спуске к улице Разина мы почти настигли «студер», повисли прямо на его хвосте. И тут откуда-то появилась эта треклятая «эмка» – откуда, из какого двора она вынырнула, черт ее знает, но она словно из-под земли выросла между нашим капотом и железным задним бортом «студера»! Пасюк сердито бормотал что-то в усы, скрипел зубами и матерился Жеглов, дергая поводок сирены, которая заклинила в самый нужный момент, а Копырин врубил весь свет, нажал и не отпускал свою бибикалку, и она гудела над ночным городом жалобно, неостановимо и зло. В свете фар нам был виден на заднем сиденье в кабине «эмки» полковник, который, повернувшись к нам, махал кулаком и что-то кричал своему шоферу, который нарочно притормаживал машину и старался закупорить проезд, чтобы остановить нас…
– Ах, идиотство! Ах, дураки! – хрипел в исступлении Жеглов, а «студер» уже вылетел на улицу Разина и поворачивал налево, к Зарядью.
Высунувшись в окно до половины, Жеглов дико заорал:
– Прочь! С дороги! Прочь! Милиция!..
Но в «эмке» его не слышали и всерьез намерились задержать «автохулиганов». В руке у полковника блеснул пистолет.
Жеглов тихо сказал Копырину:
– Давай, отец, сделай его…
