Пересел на Колхозной площади, тут было чуть свободнее, чем на кольце, и когда меня особенно сильно шпыняли, я думал с усмешкой, что, наверное, люди создали бы мне получше условия, кабы знали, за каким делом я толкаюсь здесь в час «пик»…
Остановился я у освещенной витрины булочной. Здесь был козырек, под которым обычно выгружают хлеб. Вот там я и спрятался от холодных струек, заливавших спину ледяной щекоткой. Огляделся – Ани еще не было. Только стоял у тротуара хлебный фургон, из которого два мужика вытаскивали пустые ящики. И пропал мой «хвост», хотя я видел, как он спрыгнул вслед за мной с подножки. А теперь исчез куда-то. Я взглянул на часы – девятнадцать тридцать две. Еще несколько минут – и все решится: правильно мы продумали или они оказались осторожнее нашей хитрости. И в этот момент я увидел идущую ко мне женщину.
Она была высока, стройна, в красивом светлом пальто. Туфли у нее были заграничные, на рифленом каучуке. И зонтик. Протянула мне руку, как старому знакомому:
– Здравствуйте, вы от Евгения Петровича?
– Здравствуйте. – И я подозрительно стал смотреть на нее. Я и не скрывал интереса, с которым глазел на нее. И руку ее задержал на мгновение дольше, ощупывая на ее пальце кольцо с камнем-розочкой. Я даже приподнял на свет ее руку и откровенно посмотрел на кольцо. Она выдернула руку и зло спросила:
– Вы что?
– А ничего. Мне Евгений Петрович первым делом велел передать вам, чтобы вы это кольцо как можно глубже заныкали. В розыске оно, по мокрому…
Это было кольцо Ларисы Груздевой – я не мог ошибиться, десятки раз я видел его описание в деле.
– И для этого он прислал вас? – спросила она с усмешкой.
– Нет, он меня прислал, чтобы я объяснил, как его с нар вытащить. А вы тут меня за дурака держите, театры всякие, концерты разыгрываете! Подсылаете дуру какую-то! Что же, вы думаете, мне Фокс не объяснил, какая вы из себя, коли посылал меня на встречу?
– А почему же он вас к бабке направил, а не ко мне?
– Ха! Мы с ним не в парке Горького на лавочке расстались! Он тоже против меня опаску имел – а вдруг меня менты расколют? А вдруг я скурвлюсь и сам настучу? Так прямо к вам в теплую постелю их и доставлю. Надо думать, он этот резон имел. А там Бог его ведает, что он думал: вы-то знаете, мужик он непростой…
– Так что же он сказал вам? Что вы должны передать мне?
– Инструкцию. Так он и сказал – инструкцию. Это, говорит, будет у тебя единственный в жизни заработок такой: запомни от слова до слова, передай и получишь пять кусков.
– Что-то больно дорого за такую работу…
– Ему-то там, на киче, это не кажется дорого. Тем более что речь о шкуре его идет. Вышак ему ломится…
– Хорошо, я слушаю вас.
– Денежки пожалуйте вперед. Дружба дружбой, как говорится, а табачок…
Она открыла сумку и протянула мне завернутую в газету пачку. Я стал разворачивать сверток, но она сердито зашипела:
– Перестаньте! Там ровно пять тысяч. Говорите.
Я помялся немного, потом махнул рукой:
– Смотрите, на совесть вашу полагаюсь. Мне ведь тоже рисковать, с МУРом вязаться неохота…
– И попробуйте наврать только!
– Зачем же мне врать! – Я огляделся, в переулке никого было не видать, только неподалеку возились со своими ящиками грузчики около хлебного фургона, и я подумал, что это, наверное, наши ребята меня здесь прикрывают. Правда, это мне не понравилось – грубо: они совсем рядом стояли, и раз за Аней бандиты присматривают, то и их наверняка засекут.
– Значит, Фокс так сказал: его в МУРе колют по поводу ограбления продмага и убийства сторожа. Дела его неважные – там на карасе отпечатки его остались… Содержат его пока на Петровке, на той неделе должны перевести в тюрьму – в «Матросскую тишину», а там уже хана – из тюрьмы не сбежишь…
– А с Петровки сбежишь? – спросила она, глядя на меня в упор своими черными, чуть раскосыми глазами. И ноздри у нее тоненько дрожали все время.
– И с Петровки не сбежишь. Но если на следственный эксперимент его повезут из тюрьмы, то там конвой другой, такие псы обученные, с автоматами. Это все дело пустое. А с Петровки его оперативники повезут – те ловить мастаки, а насчет охраны они, конечно, лопушистее. Их там всех можно заделать, – сказал я, понижая голос и наклоняясь к ней.
– Это как же?
– Ну что «как, как»? Что вы, маленькая? Пиф-паф – и в дамки!
– А какой следственный эксперимент? – спросила она недоверчиво.
– Ну сделал он признание: так, мол, и так, я убил сторожа и хочу на месте показать, как это все происходило. Поскольку он сидит в полной несознанке, оперативники обрадовались, захотели побыстрее закрепить его показания. Повезут его туда обязательно… По телефону договаривались – он сам слышал.
– Что еще сказал Евгений Петрович?
– Ну, детали всякие, как это сделать. И еще он велел, чтобы вы горбатому сказали: если его у муровцев не отобьют, он на себя весь хомут тянуть не станет – сдаст он его самого и людей его сдаст…
– Понятно… понятно… – протянула она и вдруг громко сказала: – Вы поедете со мной и расскажете про все эти детали – что надо делать…
– Нет, – покачал я головой. – Такого уговора не было, я и Фоксу сказал: постараюсь бабу твою разыскать и все обскажу, а никуда ходить с вами я не собираюсь и в дела ваши встревать не хочу…
– А тебя, мусор, никто и не спрашивает! – раздался тихий голос за моей спиной, и в бок мне воткнулся пистолетный ствол. – Садись в машину…
Я повернулся слегка и увидел грузчиков фургона – один жал мне ребро пистолетом, а другой стоял, на шаг отступя, и руку держал в кармане.
Дух из меня вышибло. Ах, глупость какая, вот ведь почему пропала малокозырочка – он меня сдал с рук на руки. Может быть, Жеглов бы об этом и раньше догадался, а у меня, видать, еще опыта маловато. Я тупо смотрел на них, стараясь сообразить быстрее, что мне делать, и ничего путного не приходило в голову. Их тут все-таки двое с пушками, и даже если я затею с ними возню и наша засада, которую я сейчас и не видел, придет мне на помощь, то бандиты все равно успеют меня срезать, и главное, совершенно бесполезно, бессмысленно – мы ведь все равно еще не уцепили кончик! Допустим, их тоже застрелят или похватают – что толку, это, возможно, пустяковые людишки, уголовная шушера, подхватчики…
И я начал быстро гугниво бормотать:
– Граждане, товарищи дорогие, что же это такое деется? Я вам доброе хотел, а вы…
– Молчи, падло, – скрипнул зубами бандит. У него лицо было совершенно чугунное, серое, ноздреватое, с тухлыми белыми глазами, ну просто ни одной человеческой черточки в нем не было, будто Господь задумал сделать его, свалял из всякой пакости, увидел – брак и выкинул на помойку, а он, гад, все равно ожил и бродит среди живых теплых людей, как упырь. Ткнул он меня сильнее пистолетом и сказал: – Садись быстро в машину, ссученный твой рот!
