Шепот за спиной оторвал от раздумий. Где-то она уже слышала эти голоса. Вера обернулась. Черт! Два заочника. Длинный и недлинный. Те, что сплетничали про Антона возле окна. Опять шепчутся.
У Веры закололо под сердцем. Больно закололо. Но то была не физическая боль. Она аж сжала зубы, чтобы не закричать. При этом невольно прислушиваясь к разговору за спиной.
— Прикинь, Тоха Шатунов рапорт написал. На гражданку.
— С чего вдруг?
— Говорит, из-за этой своей… Дочки царевской. Короче, он в нее реально втюрился, даже жениться хотел. А все думают из-за папаши. И она в том числе. Бортанула. Теперь бедняга не знает что и делать. Аж отит на нервной почве заработал. Как бы не застрелился. Дубова помнишь из охраны? Тоже из-за любви из табельного «макарыча» вальнулся.
— Ты ж сам говорил, что из-за папаши. Плакался, что тот на пенсию уходит.
— Да не понял я его… Он просто сказал, что Царев уходит на пенсию, теперь придется соскакивать с доходной темы.
— То есть он все-таки из-за папаши?
— Да нет же! Втрескался он в нее реально! А папаша так — удачный бонус. Почему бы не воспользоваться? Ну вот ты бы отказался, если бы твоим тестем стал Моржов?
— Если дочка у него ничего, то нет.
— Вот и он нет.
Вера уже не слушала последние реплики. Заталкивала в сумку конспект. Отит обострился… Да, у Антошки слабые уши, любой сквозняк, и греть надо…
Ничего… Она купит самое дорогое, самое хорошее лекарство…
Как хорошо, что она пошла сегодня в библиотеку. И как плохо, что она такая дура. Вечно слушает других. И рубит сплеча.
Спустя двадцать минут оба студента-заочника вышли из здания института, обогнули его, свернули на небольшую улочку, примыкающую к территории, и сели в красную «девятку».
— Все, пошептались, — доложил длинный проснувшемуся Николаю Васильевичу.
— Все как надо сказали? Ничего не перепутали?
— Мы ж по бумажке…
— А услышала?
— Да там и глухой услышит, — заверил второй, — Николай Васильевич, а зачем вам все это?
— Запомни, юноша… Самый хороший комплимент — это комплимент, сказанный за глаза. И еще! Правда, замаскированная под ложь, лучше, чем ложь, замаскированная под правду. Все! Благодарю за службу!
* * *
— Ракетку жестче ставь! Жестче! И кистью, кистью работай!
В спортзале, как и в бане, чинов нет. И умный человек не обидится, если тот, кого он строит в кабинете, строит его здесь. Особенно если играет с ним в паре, да еще в туре межведомственного турнира.
Виктор Михайлович Слепнев был умным человеком. И не обижался на подсказки Ромы, порой довольно эмоциональные. Впрочем, и там, на службе, Рому Фокина не очень-то теперь построишь. В отдел собственной безопасности перешел.
— Я стараюсь.
— Третью партию горим. Соберись!
Не собрался. Четыре подряд проигранные подачи сделали счет на табло «три-ноль» в пользу команды пожарной охраны. Они уступили место следующей паре, присев на лавочку. Третий участник команды Леня, сливший игру в одиночном разряде, отдыхал рядом.
— Сглупили… Надо было нам, Ром, с тобой играть, а Витьке одному. У пожарников пара не очень. Хоть очко бы взяли. И так в самом низу таблицы.
— Ничего… В следующий раз отыграемся.
— Без Глеба вряд ли…
— А он будет в следующий раз.
— Да ладно… На подписку отпустят или под залог?
— Нет… Просто выпустят. За невиновностью.
Слепнев вытирал вспотевшие ладони и лицо полотенцем. После последней фразы покосился на Рому. Он, как человек, отвечающий за раскрытие убийства Якубовского, подобные смелые заявления мимо своих управленческих ушей пропустить не мог.
— Да куда там… Меня, конечно, тоже смущает его признание, но с доказухой там порядок. На три посадки хватит.
Управленец приложился к бутылке с водой.
— С доказухой там непорядок.
— Не понял… Рома… Что за художественная самодеятельность? — Слепнев чуть не выплюнул набранную в рот водицу.
— Вить… Все в порядке… У нас еще одна партия. Давай после.
— Ни хрена себе… Вы там сейчас намудрите, а мне расхлебывать. Выкладывай, что там?
— Ладно-ладно, успокойся… Запись разговорчика одного я надыбал сегодня. Секретного. На флешке у меня. Очень любопытный разговорчик. Завтра дам послушать. И тебе, и всем остальным. Вот тогда и поговорим насчет железной доказухи.
Леня тоже не смог остаться в стороне от такого серьезного разговора.
— Ты что, еще не докладывал?
— Когда? Сразу сюда поехал. Между теннисом и работой я всегда выбираю теннис. Вон флешка в куртке…
— Ты не разводишь? — засомневался Слепнев.
— Хорошо… Доиграем, дам послушать. Ноут надо только найти.
— Что за разговор? Между кем? — не успокаивался луноликий майор.
— Блин, между людьми, естественно… Вить, не волнуйся. «Глухаря» не будет. Отвечаю. Кисть лучше разминай. И к столу нагибайся. Это прогиб не позорный. Стоишь на прямых ногах как столб… Ты глянь, пожарники на «длинных» режутся.
Слепнев допил воду из бутылки, поднялся со скамьи.
— Лень, за водой не сходишь?
— Витя, здесь подчиненных нет.
— Ладно… Ключ где?
Леня кинул ему ключ от раздевалки, Слепнев по периметру обошел зал и скрылся в коридоре, ведущем в раздевалки.
Там он быстро открыл небольшой навесной замок на двери, бросил в корзину бутылку, пробежался взглядом по спортивным сумкам, лежащим возле шкафчиков. Сумка Ромы была приметной — черная с красной полосой. Замер, прислушался, после распахнул дверцу. Да, он не ошибся — куртка и джинсы Фокина. Профессиональными движениями ощупал куртку. Удостоверения и деньги, несмотря на замок, никто не рисковал оставлять в раздевалке. А флешка, пускай даже с важной информацией, вряд ли заинтересует случайного воришку.
Виктор Михайлович не очень беспокоился, что его заподозрят. Не он один уходил в раздевалку, и до конца матча кто-нибудь точно еще сходит. Пожарники те же. И он тоже после игры «обнаружит» пропавшие личные вещи. И не только он, кстати. Предупреждают же, что в раздевалках воруют. Нечего ценное имущество оставлять.
Оба! Есть! Что это? Штопор? Тьфу ты! В виде чего только не делают карты памяти. Ему как-то подарили флешку в виде пистолета. Жмешь на спусковой крючок, выскакивает разъем.
Теперь надо перепрятать ее в укромное место, а потом вернуться и забрать. Сегодня он честно предложит обыскать себя, если до этого дойдет. Спрятать есть куда. Вон хотя бы под дырявый линолеум.
