Прижимая ногой акселератор, Стас с удовольствием слушал льющуюся из динамиков классическую музыку — ранее он почему-то даже не предполагал, что она может быть такой будоражаще-волнующей и пленяющей. Раньше он был уверен в том, что классика — это «тупая нудьга», в которой ни «вкуса, ни фасона». А тут его вдруг посетила странная мысль, что именно так могут звучать мифические хрустальные небесные сферы.
«Стоп, стоп! Это что за прибабахи?! — всполошился Крячко, сообразив, что такое не совсем обычное восприятие музыки запросто может быть связано с сегодняшней поездкой. — Эк меня торкнуло! Неужто такое сотворилось из-за того, что я побывал в монастыре? О-о-о! Если так пойдет и дальше, то вообще труба. Это что же, когда-нибудь стану таким правильным и безгрешным, что хоть в святые записывайся?! Японский городовой! Дела-а-а…»
Подобное обстоятельство встревожило его не на шутку, поскольку нарушало взгляды на жизнь. Стас твердо знал, что он просто «правильный мужик». И — все. Да, при случае может употребить рюмашку сорокаградусной… Да и с какой-нибудь симпатяшкой никак не против «оторваться» от души. А уж в морду дать какому-нибудь зарвавшемуся остолопу — это прямо-таки святое! Потому что поступать так — его жизненная норма.
А случись и в самом деле стать святым?! Ё-о-о-о! Да, это конец всему.
Подобную трансформацию в дремучий позитив, случись она с ним на самом деле, Крячко мог воспринять исключительно как личную катастрофу. А как иначе-то это понимать?! Тогда он, как ни верти, в чем-то уподобится евнуху, охраняющему султанский гарем. А то ж! Ведь сколько красивых, обаятельных, трогательных, грациозных, томных и нежных женщин он будет вынужден оставить без своего внимания, воспринимая их лишь как «названных сестер»?!.. Бяда-а-а, как выразился один неуловимый корифей-карманник, которого Станислав однажды все-таки сумел взять с поличным.
…Миновав Ростов Великий, на одном из перекрестков несколько взгрустнувший Станислав увидел голосовавшую молодую особу с объемистой сумкой. Кисловато морщась, он нажал на педаль тормоза и свернул на обочину. Услышав, что симпатичная провинциалка направляется в какую-то Самохваловку, которая находится в стороне Костромы, Стас уныло пригласил садиться. Вовремя заметив, сколь тяжела кладь попутчицы, Крячко вышел из машины и, забрав сумку незнакомки, загрузил ее в багажник.
Вяло и чрезвычайно скучно между ними завязался натянутый разговор на душеспасительные темы. Всего через минуту после его начала Стас мысленно возопил: «Дайте, дайте мне веревку и мыло! Эх, судьба! Это что же получается-то? Неужто и в самом деле все безвозвратно потеряно?!! Да уж лучше бы Лева поехал в этот монастырь — он и так в праведниках ходит… Ой-ей-ей-ей!..»
Время от времени сдержанно кивая в ответ на сетования попутчицы, назвавшейся Еленой, он старался не думать о чем-то «эдаком», нашептанном в левое ухо искусителем окаянным. Тем временем, перечислив все общедеревенские беды (водопровод — как решето, свет с перебоями, клуб давно закрылся, большая часть деревни разъехалась и т. д.), Елена перешла к антологии своих персональных невзгод. Муж месяцами на заработках. В Москве нашел себе какую-то накачанную силиконом «любушку», а про законную жену, скотина, и не вспоминает. В доме проводка искрит — того гляди, полыхнет. Забор покосился, полы провалились, картошку сожрал (чтоб ему пусто было, чтобы ему ни дна ни покрышки, чтобы прах его побрал!!!) зловредный американский лазутчик — колорадский жук…
В какой-то момент своего повествования Елена столь размашисто поправила юбку-плиссе, что открылись ее незагорелые коленки, сверкнувшие своей молочной белизной. В один миг, забыв о какой бы то ни было святости (не пристала она к нему, не пристала — ур-р-а-а-а-а!!!), Крячко почувствовал, как ему вдруг стало очень жарко, а во рту отчего-то сразу же пересохло. Теперь он слышал Елену через нарастающий шум в ушах, уже не в силах отбиться от внезапно нахлынувшей лавины мыслей вовсе не благочестивого свойства.
Увидев указатель «Самохваловка», он сбавил скорость и свернул к деревне, с волнением в душе заранее предвкушая нечто заповедно-запретное, что сейчас вполне может заполучить. В чрезвычайно горячечном настроении проехав через село, Стас остановился у ухоженного кирпичного дома, окруженного вполне приличного вида штакетником, лишь кое-где лишившегося кем-то выдранных планок.
Он достал из багажника сумку и, будучи не в силах оторвать взгляда от стройных ног своей попутчицы, при ходьбе волнисто колышущих подол юбки, направился следом за ней во двор. Едва Крячко прошел через калитку, как тут же хриплым басом завозмущался здоровенный кудлатый барбос, привязанный в дальнем конце просторного двора. Они с Еленой уже подходили к крыльцу, как дверь сеней внезапно распахнулась, и из дома вышел здоровенный мужик, обалдело замерший при виде Станислава.
Ничуть не смутившись его появлением, Елена уперла руки в боки и язвительно произнесла:
— О-о-о! Явился — не запылился! Что, вытурила бедненького крашеная кошелка и он решил вспомнить о жене?
Но ее «благоверный», пребывая во все том же крайнем изумлении, этого даже не услышал, таращась на чужака в потертой кожаной ветровке.
— Эт-то кто еще тут?!! — наконец опомнившись, заносчиво заорал он, подавшись вперед. — Эй, ты, чувырло подзаборное! А ну вали отсюда, пока цел!..
Крячко, и без того уже понявший, что случился облом, в принципе, и сам собирался уходить. Но вот этот бахвальски-вызывающий, хамоватый тон его разозлил. Он поставил сумку на дорожку и спокойно поинтересовался, хотя внутри все разом закипело:
— А ты, дятел, из какого дупла вылез?
— Ты ч-че?! В рыло захотел?!! — выпучив глаза, муж Елены ринулся на Стаса, как видно надеясь, что тот испугается и побежит.
Однако этого не произошло. И тогда мордастый агрессор, дабы не потерять наступательного порыва, попытался всей своей массой с разбегу сбить незваного гостя с ног. Но в последнее мгновение Крячко отшагнул в сторону. Нападавший по инерции пролетел мимо него и, не удержавшись на ногах, повалился на землю, нелепо взбрыкнув в воздухе ногами. Елена, до этого момента испуганно наблюдавшая за атакой своего «благоверного», не выдержав, громко рассмеялась.
Тот, побагровев, с перекошенным от ярости лицом вскочил на ноги и, выхватив из кармана нож с выкидным лезвием, снова приготовился к броску. Стас, снисходительно усмехнувшись, негромко, но твердо пообещал:
— Руку сломаю в локте и плече! — указав пальцем, где именно прямо сейчас кости и суставы ревнивца утратят свою целостность и потребуют наложения гипса.
Агрессор тут же замер и, что-то ворча, попятился. Он вдруг понял, что незнакомец слов на ветер бросать не привык. А Стас, спокойно взглянув на Елену, невозмутимо поинтересовался:
— Он, что, всегда такой больной на голову?
Та, окинув взглядом супруга, растерянно вертящего в руках опасную «игрушку», чуть поморщившись, безнадежно махнула рукой:
— Всегда… Он всю жизнь — молодец, красавец, образец. А я… А я для него пожизненно второй сорт.
