Выяснилось следующее.
Храня в карманах теплые фотографии молодого Варравина, только что отксерокопированные в штабе, сержанты продвигались по знакомому маршруту.
— А потом мы увидели его.
— Кого?
— Того, что на фото. С белыми волосами.
— Так, — поощрил Лисин. — Он был без шапки?
— В шапке.
— А почему вы решили, что у него белые волосы?
— Так он ее снял, — пояснил второй сержант.
Голос у него оказался тонкий, почти фальцет, и Гасилов, стоящий рядом с ним, даже отшатнулся.
Сержанты теперь и сами не могли объяснить, почему так получилось, но они пошли за мужчиной. На нем была серая вязаная шапочка, куртка того же цвета, темные брюки и сумка на ремне.
У киоска «Роспечати» мужчина остановился, купил журнал, сигареты, прикурил и направился к лавочке. Он сел, но сумку из рук не выпускал, что было странно, поставил ее не рядом, а на колени, развернул журнал и стал бегло просматривать его.
— Какой именно журнал? — врезался в монолог важняк.
Полицейский пожал плечами — таких инструкций ему не давали. Впрочем, если чтиво не унес ветер, то оно лежит там же, где мужчина бросил его, убегая.
— Принеси, — попросил Лисин Юштина и снова стал внимательно слушать.
Полицейские теперь и сами не могли объяснить, зачем именно, но они направились к мужчине. Как раз в этот момент он снял шапочку и вытер лоб. Волосы у него были белыми, как сметана, и короткими, как ковровый ворс.
Он увидел приближающихся полицейских, резко расстегнул замок на сумке и вытащил из ее глубины большой пистолет.
— «Беретта»? — уточнил Сидельников, вспоминая уханье оружия в квартире Зинчука.
— Не наш пистолет, — смог лишь сказать рассказчик. — Заграничный. Вот, в общем-то, и все.
— Как это все? — нахмурился Лисин. — Хорошее дело! А вы не подскажете, куда мужчина побежал? Не доложите, отчего вы так растерялись, что не открыли по злоумышленнику ответный залповый огонь? Не покажете место, куда гильзы из «не нашего пистолета» падали? С какого расстояния по вам, почти незаметным, огонь велся?
По лицам сержантов можно было догадаться об их мыслях. Они полагали, что над ними издевались. Парней только что едва не укокошили, а этот мужик интересуется, куда падали гильзы!
Но ответы на все вопросы последовали. Фигурант побежал в сторону железнодорожного вокзала, стрелять по нему не стали, потому что вокруг много народа, а гильзы — вон они. Справа от лавочки. Все три штуки.
— Интересное кино, — пробормотал Сидельников, прикидывая на глаз расстояние от этой самой лавочки до второй, на которую указывал сержант. — Не больше семи метров. Промазать из «беретты» по этим двум бегемотам — это труднее, чем попасть.
— А что, там действительно железнодорожный вокзал? — уточнил следователь, повернувшись к Гасилову.
— Вокзал и на самом деле находится в том направлении, — сотрудник старооскольской прокуратуры начал говорить тихо, потом повысил голос, а под конец, явно раздраженный недалекостью сержантов, почти кричал: — Но до вокзала того километров пять, никак не меньше! А по пути школа номер двадцать три, музей Куприна, стадион «Динамо» и парк культуры и отдыха! На вокзал он побежал!..
Юштин вернулся с журналом «Ваши 6 соток». Это не еженедельник для алкоголиков, а издание для тех, кто имеет дачу. Способный муровец Юштин уже приобрел в киоске пластиковый пакет, и теперь журнал находился в нем. Взглянув на чтиво, Лисин понял, откуда вдруг в опере проклюнулся такой эстетизм. Журнал оказался глянцевым, и на нем сейчас должны были присутствовать отпечатки пальцев как продавца, так и покупателя.
Лисин пребывал в хорошем настроении. Во-первых, Юштин повез журнал криминалистам на дактилоскопическую экспертизу. Во-вторых, в кармане следователя тихо клацали друг о друга три гильзы. В-третьих, сержанты только что закончили просеивать снег и сейчас выглядели порозовевшими и отдохнувшими.
— Вы им что, валерьянки привезли? — ядовито поинтересовался у врачей Лисин, возвращаясь к «Волге».
— Ну, вы даете! — возмутился врач. — Тут сильнейший психологический стресс! Одного едва отпоили.
Нужно было торопиться в ресторан. Администратор, наверное, уже проклял все на свете, вспоминая тот час, когда заявил Лисину, что у него лучший повар в Старооскольске. Они ушли оттуда внезапно, и официант тоже наверняка претерпел некоторый моральный ущерб.
Зато, когда обед возобновился и все стало на свои места, лица людей подобрели. Казалось, улыбается даже недоеденная семга, жующая пучок петрушки.
— Что мы имеем на сегодняшний день? — Лисин отложил салфетку, с сожалением посмотрел на пустой бокал и окинул взглядом свою бригаду. — Зинчука, предоставившего мне стопроцентное доказательство своей непричастности к событию, произошедшему пятнадцатого числа сего месяца в Старооскольске. Еще мы имеем неустановленное лицо, которое, пользуясь пенсионным удостоверением Зинчука, явилось в прокуратуру и привлекло к себе наше внимание. Это же лицо — я подчеркиваю, неустановленное — обстреляло нас в квартире Зинчука. Сегодня неизвестный применил оружие вторично. Я уверен, это тот же самый человек. Нажимая на спуск, он снова не ставил целью причинить смерть. Больше мы ничего не имеем. В этой связи у меня возникает куча вопросов. Однако я задам один. Если убийца и человек, обстрелявший нас и этих сержантов, — одно лицо, тогда зачем он являлся в прокуратуру и делал заявление о своей вине? Ответ: явкой с повинной тип, назвавшийся тогда Кимом Петровичем Касторниковым, хотел доказать свою непричастность? Посудите сами. У нас ведь против него ничего нет.
— Кроме внешности, удивительно напоминающей Зинчука, — напомнил Гасилов.
Лисин улыбнулся.
— Как говорит мой друг Фрэнк Даддли, это верно и правда. Внешность! Именно она заставила засомневаться Гасилова и полицейских в прокуратуре! И теперь я хочу спросить вас, ребята: кто из вас может по черно-белой фотографии, которыми украшаются пенсионные удостоверения, угадать истинный цвет волос владельца этого документа? Мужчина, явившийся в прокуратуру, был белым!.. Я подчеркиваю, именно белым, а не седым! Разве может человек, который ни разу не видел Зинчука живьем, знать, что он — альбинос?
— Я ничего не понимаю. — Сидельников насупился.
— Тогда я повторю еще раз: Зинчук — альбинос, — расслабленно, находясь под воздействием белого вина урожая девяносто девятого года, сказал Лисин. — Я видел его так же, как сейчас вас. Борода, брови, волосы — белые как снег. Мыслите же продуктивно, коллеги, — посоветовал он. — Мог, скажем, я, ни разу не видя Зинчука, по фотографии определить, что он — альбинос? Скопировать внешность Зинчука я мог только в одном случае — если общался с ним.
После этого неожиданного открытия, привезенного следователем из-за океана, многое стало совершенно непонятным. Но у Лисина для размышлений было двенадцать часов полета над Атлантикой. У Сидельникова, Юштина и Гасилова не имелось и минуты.
