Но тут он увидел Мейри.
Неудивительно, что вышла она из дома в дождевике. Под ним, оказывается, скрывалась бахромчатая черная юбка, жилетка коричневой кожи, белая блуза с низким вырезом без рукавов. Широкополой шляпы он на ней не увидел, но на ее шее был повязан красный платок. И пела она с душой.
Она была вокалисткой на подпевке в ансамбле.
Ребус заказал себе еще пива, сел и уставился на сцену. После нескольких песен он уже научился отличать голос Мейри от голоса другой певицы на подпевке. Он обратил внимание, что большинство мужчин глазеют на эту вторую. Она была гораздо ниже Мейри, с длинными черными волосами и в юбке короче некуда. Но пела Мейри лучше — самозабвенно закрыв глаза, покачиваясь от бедер и от усердия чуть сгибая ноги в коленях. Ее напарница много жестикулировала, но это ей мало помогало.
В конце четвертой песни вокалист с гитарой сказал короткую речь — остальные в это время переводили дыхание, настраивали инструменты, прихлебывали спиртное или отирали лица. Ребус не особо разбирался в музыке кантри-и-вестерн, но «Чапараль» был неплох. Они не разменивались на всякий вздор про любимых собачек, умирающих супругов и верность любимому. В их песнях была более жесткая, городская струя и соответствующие слова.
— И если вы не знаете Хала Кетчема, — сказал певец, — то вы много потеряли. Вот одна из его песен. Она называется «Субботний вечер в маленьком городке».
Мейри исполняла ведущую партию, ее напарница легонько постукивала в тамбурин и помалкивала. По завершении песни раздались громкие одобрительные крики. Ведущий певец вернулся к микрофону и поднял руку в сторону Мейри:
— Кэти Хендрикс, леди и джентльмены.
Снова одобрительные крики — Мейри поклонилась.
После этого они начали играть собственные сочинения, две песни, которые им лучше было бы не петь. Вокалист сообщил, что обе композиции записаны на первой кассете ансамбля, которую желающие могут приобрести в фойе.
— Объявляется перерыв — можете погулять пятнадцать минут, но потом обязательно возвращайтесь.
Ребус вышел в фойе, вытащил шесть фунтов из кармана и купил кассету. Когда он вернулся, участники ансамбля расположились у одного из баров в надежде, что посетители поставят им выпивку — а может, ее оплачивало само заведение. Ребус потряс кассетой над ухом Мейри.
— Мисс Хендрикс, не дадите мне автограф?
Музыканты вытаращились на него — все, включая Мейри. Она взяла его за лацканы и потащила прочь от бара.
— Вы что здесь делаете?
— Как, вы не знали? Я большой любитель музыки кантри-и-вестерн.
— Вы не любите ничего, кроме рока шестидесятых, вы мне сами говорили. Следите за мной?
— Вы неплохо поете.
— Неплохо? Да я пела так, что закачаешься.
— Вот она — моя Мейри: от скромности не умрет. Почему под псевдонимом?
— Только не хватало, чтобы мои кретины-сослуживцы прознали! Думаете, оно мне нужно?
Ребус представил себе «Шланг», набитый подвыпившими журналистами, аплодирующими коллеге по перу.
— Нет, не думаю.
— И вообще, у всех в ансамбле вымышленные имена — чтобы проныры из службы соцобеспечения не засекли, что они работают. — Она показала на пленку. — Неужто купили?
— Ну, никто не предложил мне взять это даром в качестве вещественного доказательства.
Она улыбнулась:
— Значит, мы вам понравились?
— Понравились, честно. По логике вещей вроде не должны были бы. Я и сам удивлен.
Она почти ему поверила, почти.
— Вы так и не сказали, почему следите за мной.
Он положил кассету в карман.
— Милли Докерти.
— Что с ней?
— Я думаю, вы знаете, где она.
— Что?
— Она испугана, ей нужна помощь. Она могла броситься к журналистке, которая добивалась встречи с ней. Ведь известно, что журналисты прячут своих информаторов, защищают их.
— Вы думаете, я ее прячу?
Он помедлил.
— Она что-нибудь говорила вам о вымпеле?
— О каком вымпеле? — Мейри сразу перестала быть похожей на певичку из ковбойского бара. Вид у нее снова был деловой.
— О вымпеле на стене в комнате Билли Каннингема. Она вам говорила, что он прятал за ним?
— Что?
Ребус сокрушенно покачал головой.
— Давайте заключим договор, — сказал он. — Мы поговорим с ней вместе. В таком случае ни один из нас ничего от другого не утаит. Ну, что скажете?
Бас-гитарист протянул Мейри апельсиновый сок.
— Спасибо, Дуэйн.
Она залпом выпила сок — остался только лед.
— Послушаете второе отделение?
— Оно того стоит?
— О да, у нас будет потрясающая версия «Кабацких баб».
[104]
— Могу себе представить.
Она улыбнулась:
— Встретимся после второго отделения.
— Мейри, вы знаете, кто владелец клуба?
— Какой-то тип по фамилии Босуэлл.
— Ботуэлл. Вы его не знаете?
— Никогда не видела. А что?
Вторая часть проходила в ритме фокстрота: два медленных танца, два быстрых, потом медленный, а на закуску печальная кантри-версия «Кабацких баб». К последнему танцу зал был набит битком, и Ребусу польстило, когда сравнительно молодая женщина пригласила его потанцевать с ней. Но вскоре из туалета вернулся ее мужчина, и на этом все закончилось.
Когда ансамбль снова повторил на бис несколько тактов, один из клиентов запрыгнул на сцену и одарил вокалисток шерифскими значками. Женщины прикололи значки себе на грудь, и это вызвало самый бурный восторг за весь вечер. Публика вообще была настроена добродушно, и Ребус провел в целом совсем не плохой вечер. Хотя Пейшенс едва ли получила бы удовольствие от такого времяпрепровождения.
Закончив играть, музыканты удалились в ту дверь, из которой появились. Через несколько минут Ребус увидел Мейри — по-прежнему в сценической одежде, дождевик лежал сложенный в пакете вместе с туфлями без каблука, в которых она сидела за рулем.
— Ну? — сказал Ребус.
— Ну пошли.
Он двинулся было к выходу, но она направилась к сцене, движением руки приглашая и его.
— Вообще-то, я не горю желанием, чтобы она увидела меня в таком виде, — сказала она. — Не уверена, что такая одежда соответствует образу и профессии журналиста. Но не могу я сейчас переодеваться!
