— Из эвакуации вот вернулись. Эшелон только что прибыл.
— Домой, значит?
— Домой!
Таксист в лихо заломленной кепке переспросил у Ивана адрес и резко тронул машину с места.
После узких и кривых улочек Гамбурга улица Горького показалась Талызину необычайно широкой. Он жадно глядел на прохожих, на хорошо знакомые дома.
Таксист попался на редкость словоохотливый. Он подробно отвечал на расспросы, часто улыбался, будто чувствуя необычное состояние пассажира.
В столице властвовала весна. На газонах пробивалась первая зелень, трепетала юная листва деревьев. На улицах полно народу. Многие одеты совсем по-летнему.
Перед входом в старинный особняк Талызин невольно замедлил шаг, поправил галстук, пригладил непокорные вихры, застегнул пиджак.
Кажется, сто лет прошло с тех пор, как он приходил сюда. Сколько событий сумело уместиться на сравнительно коротком отрезке времени, после памятного ночного разговора с начальником Управления: «внедрение» в немецкий плен, кошмар лагеря, лазарет… Смертельно избитый фашистами француз, который поверил Талызину и назвал исходное сырье и формулы отравляющих веществ, такие длинные, что от сложности их запоминания, кажется, мозги переворачивались… А дальше — побег из лагеря, полный опасностей путь в Гамбург. Город и порт, превращенный в груды развалин. Явка антифашистов, чудом уцелевшая после гестаповских прочесываний… Наконец, долгий, полный приключений путь домой.
Зато возвращался он со спокойной душой и чистой совестью, считая, что теперь и погибнуть не обидно: Талызин знал, что сведения, раздобытые им, передала в Москву в зашифрованном виде гамбургская подпольная радиостанция.
…Пропуск ему был уже заказан.
Массивная дверь закрылась за Талызиным беззвучно. Он про себя отметил, что дорожка в коридоре та же — упругая, плотная, ворсистая, идешь по ней — словно по воздуху плывешь. Отметил знакомую лепнину на высоком потолке. Ведь тогда, в предыдущее свое посещение, все чувства его были обострены волнением, и потому малейшие детали прочно запали в память.
Он постучал в дверь нужного кабинета.
— Перефразируя известную поговорку, можно сказать: точность — вежливость разведчиков! — Улыбаясь, Андрей Федорович вышел навстречу Талызину из-за стола, обнял, крепко, по-отцовски, расцеловал. — Спасибо тебе, Иван! Дважды спасибо. Во-первых, за раздобытую информацию. Радиограмма получена и расшифрована, наши химики и биохимики там разбираются.
— А во-вторых?..
— Во-вторых, что живым вернулся, — еще шире улыбнулся полковник Воронин. — Да ты садись, садись, в ногах, как говорится, правды нет.
Они сели рядом.
— Ну, рассказывай, — произнес Андрей Федорович. — Круто пришлось?
— По-всякому, — коротко ответил Талызин.
— А ты немногословен, — рассмеялся начальник Управления. — Между прочим, я знал, что ты обязательно вернешься.
— Это как?
— А так. Есть у меня свои особые приметы.
— Что же вы мне сразу не сказали?
— Не хотел тебя размагничивать. Нельзя, чтобы разведчик поверил в свою неуязвимость, это может плохо обернуться… Какие у тебя планы? — И, не дожидаясь ответа, предложил: — Хочешь в санаторий? Путевку подберем, отдохнешь с месячишко. Результаты медкомиссии мы получили…
— Некогда отдыхать. Потом, после войны. Я чувствую себя нормально и готов к выполнению нового задания, — выпалил Талызин заранее приготовленную фразу.
Андрей Федорович встал, не спеша прошелся по кабинету, выглянул в окно, обернувшись, веско произнес:
— Нового задания не будет, Иван Александрович. — И, отвечая на недоуменный взгляд Талызина, пояснил: — Войне каюк, пойми наконец это!.. А со здоровьем, брат, у тебя неважно.
Впервые за время беседы Талызин почувствовал нечто вроде растерянности. Кончается война, наступает мирная жизнь, сумеет ли он, военный разведчик, найти в ней место?..
— Не робей, дружище, — полковник Воронин словно угадал его мысли и положил Талызину руку на плечо. — Давай попробуем вместе помараковать, как тебе жить дальше.
Талызин отметил, что седины у Андрея Федоровича за время его отсутствия прибавилось.
— Что смотришь? Я не невеста. А вот невесту тебе подыскать надо.
Иван снова промолчал.
— Как рука? — неожиданно спросил Андрей Федорович.
— Откуда вы знаете, что я был ранен? — удивился Талызин.
— Я все, брат, про тебя знаю! Немецкие товарищи передали из Гамбурга.
— Все в порядке, рана зажила.
— Хорошо. Ты на фронт ушел из Горного института?
— Из Горного.
— Дело золотое… — мечтательно произнес Воронин. — Инженер-горняк, строитель шахт. Или, допустим, разведчик полезных ископаемых… К учебе не тянет?
Иван на мгновение задумался.
— Если сказать честно, тянет. Но беспокоит вот что… Перерыв большой в учебе. Позабыл, боюсь, все, что знал. Сумею ли наверстать? А отстающим уж очень быть не хочется.
— Послушай, Иван Александрович, — нарушил паузу начальник Управления, — а что самым трудным было в последнем деле?
— Самым трудным?
— Да.
— Пожалуй, химические формулы выучить наизусть, — улыбнулся Талызин. — Думал, голова от них лопнет.
— Однако выучил.
— Выучил.
— Значит, память прекрасная, институт успешно закончишь, — заключил Андрей Федорович.
Оба поднялись.
— Еще раз спасибо за службу! — Полковник Воронин крепко пожал Талызину руку на прощание.
Когда за Талызиным закрылась дверь, полковник подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру и, приложив лоб к холодному стеклу, на несколько мгновений прикрыл глаза. Хорошо все получилось, естественно. Похоже, Иван Талызин не почувствовал, как он осторожно «подталкивал» его к решению уйти из кадров.
Авось теперь все обойдется…
Он во всех деталях припомнил последнее совещание у наркома. На нем Воронин доложил, что сложное задание, связанное с добыванием информации о разрабатываемом гитлеровской Германией новом оружии, выполнено. Получены сведения о жестко засекреченных работах, которые ведутся немцами на Свинемюнде.
— Наши химики уже приступили к расшифровке полученной информации, — заключил Андрей Федорович свой доклад.
Лицо наркома оставалось непроницаемым. Поправив плавным жестом пенсне, он произнес, глядя куда-то поверх голов собравшихся в кабинете:
— Помню, помню эту операцию. Она нам недешево обошлась. — И спросил как бы вскользь: — Как доставлена информация?
