Ратник нагнулся к жаровне, вытащил из нее пылающую ветку и несколько раз ударил ею наотмашь Ивана по лицу.
– Ну?
Иван усмехнулся.
Обозленный воин отбросил чадящую ветку и с кулаками набросился на Крашенинникова. Мучительно стараясь разорвать стягивающие его путы, тот упал, а враг принялся топтать его коваными сапогами, приговаривая:
– Ты у меня заговоришь!
Неожиданно неподалеку что-то оглушительно грохнуло, почва заходила ходуном. Истязатель остановил занесенную ногу, лицо его расплылось в улыбке:
– Заговорила, родненькая! Кажется, вы, московиты, называете ее Трещерой? Теперь вашим несдобровать.
Издалека до них донеслось эхо радостных криков: это ликовала осадная армия.
– Теперь поняли, дурачье, что конец близок? – обратился ратник к пленным. – Еще дюжина добрых плевков Трещеры, и вашей крепости конец. Говори, Иван, и я дарую тебе жизнь. Будешь молчать – сожгу заживо.
Ратник снова потянулся к жаровне, достал толстую ветку, наполовину обгоревшую, и раскаленным концом принялся не спеша жечь ладони Крашенинникова, извивающегося от боли. В палатке отвратительно запахло паленым мясом.
– Сначала руки, потом глаза тебе выжгу, – пообещал ратник. – Ну, заговоришь? Ты еще будешь умолять, чтобы я тебя прикончил.
В этот момент послышался топот копыт, и через несколько минут, откинув полог, в палатку вошел поляк. Лицо его сияло радостью.
– Друзья мои, – объявил он солдатам, – вражеская стена дала трещину.
Конвойные ответили нестройными криками.
– Через полтора-два часа пролом будет готов, и тогда наши войска начнут генеральный штурм, – продолжал поляк. – Но к этому времени недурно знать потайные ходы в крепость, чтобы воспользоваться ими…
Только теперь он обратил внимание на обожженного Крашенинникова, рукав которого тлел.
– Кто посмел самовольничать? – взревел поляк, обведя всех грозным взглядом.
Верзила побледнел и шагнул назад.
Воцарилась пауза.
– Ты? – с угрозой проговорил поляк. – Прости его, московит. Как там тебя, летающий? Я примерно накажу негодяя. А ты мне быстренько скажи, где расположен подземный ход. Зря время не тяни. Может, ты скажешь? – обратился он к Антипу. – Спасешь жизнь себе и товарищу. Клянусь Богом, ваша жизнь висит на волоске.
Не дождавшись ответа, старший сказал солдатам:
– Разожгите как следует жаровню. Нет, веток не нужно. Только дрова. Мы устроим сейчас преисподнюю. Поджарим наших гостей.
За это время громогласная Трещера успела ахнуть еще несколько раз.
Накрепко скрученные ремнями Иван и Антип лежали рядом, следя за постепенно раскаляющейся жаровней.
– Прощевай, брат. Извини, если чем обидел, – еле слышно прошептал Антип, с трудом шевеля опухшими изуродованными губами: до прихода старшего ратник и с ним успел «потолковать».
– И ты прости, – просипел в ответ Крашенинников. – Эх, ежели бы послание наше дошло… – не договорив, он умолк.
Антип глянул – глаза Ивана закатились, он потерял сознание. Это заметил и старший, который в течение некоторого времени с беспокойством прислушивался к каким-то звукам, похожим на взрывы.
– Встать, падаль, – пнул он Крашенинникова носком сапога.
Иван не пошевелился.
– Вытащить обоих на снежок, – распорядился встревоженный офицер. – Нам они нужны пока живыми.
На снегу сознание возвратилось к Крашенинникову. Он со стоном повернул голову и начал жадно глотать белое месиво. Снег пах хвоей, еловыми шишками, дымком курных изб, еще чем-то бесконечно близким и родным. Попалась хвоинка, Иван долго разжевывал ее, и сладкой показалась ему ее кислота…
Из палатки вышел угреватый.
– Жаровня готова, пан, – доложил он, угодливо вытянувшись.
Неожиданно Крашенинников услышал, как неподалеку что-то грохнулось оземь, взметнув ввысь облако снега, промерзшей земли и щепок.
– Ядро! – сказал он.
– Никак, наши палят по Терентьевской роще, – добавил Антип, подняв голову.
– Но это же значит…
– То и значит, – договорил Антип, и слабая улыбка тронула его губы. – Грамотку получили, знают, куда стрелять…
В эти мгновения ни один из них не думал, что подвергается смертельной опасности. Они прислушивались, не летят ли еще ядра со стороны крепости. Но было тихо.
Офицер смотрел, как медленно оседает облако, поднятое ядром, выпущенным из русской пушки.
– Шальной выстрел, – сказал он. И, посмотрев на пленников, добавил: – Видно, ваши пушкари с перепугу совсем разучились стрелять.
– …Жалко, ежели так, – прошептал Антип, снова опустив голову. – Лучше погибнуть от своего снаряда, чем от руки супостата.
Где-то в роще снова упало ядро, на сей раз далеко от них.
– Замерзли, хлопы? Сейчас будем вас греть, – сказал офицер и шагнул в палатку, видимо, чтобы отдать распоряжения.
В этот миг послышался звук ядра, со свистом рассекающего воздух. Офицер инстинктивно нырнул в дверной проем, под призрачную защиту. В этом была его ошибка. Снаряд задел верхушку палатки и мигом обрушил ее. Изнутри послышались отчаянные крики. Однако выбраться не удалось никому. Материя, упав на раскаленную донельзя жаровню, задымила, начала тлеть, через минуту воздух потряс взрыв, и остатки палатки вспыхнули, превратившись в костер.
– Бочонок с порохом там был, я его сразу приметил, – сказал Крашенинников.
– Он и грохнул, – добавил Антип.
Они лежали, стараясь как можно глубже вдавиться в снег. Вскоре пламя, лишенное пищи, опало, скукожилось и медленно сошло на нет. Обугленный остов палатки постоял какое-то время, словно раздумывая, и упал на трупы задохнувшихся солдат. Обгоревший офицер так и остался лежать возле дверного проема.
Помогая друг другу, Иван и Антип кое-как поднялись.
– Развязаться надобно, – прохрипел Крашенинников.
– Легко сказать, – произнес Антип. – Они скрутили нас на совесть.
– Сообразим что-нито…
– Стой, ты куда?
Иван подошел к догорающему островку пламени, который остался на месте палатки и, морщась от боли, сунул руки в огонь. Через какое-то время ему удалось пережечь ремни, связывающие кисти. Остальное было просто. Он отыскал в кармане одного из конвойных нож и мигом освободил от пут Антипа.
Они стояли рядом, разминая затекшие члены, и обсуждали, думали вслух, что же делать дальше.
– Ударим по врагу с тылу, пока он не ожидает, – сказал Крашенинников и тряхнул головой.
– Вдвоем-то? – охладил его пыл Антип.
– Н-да, силенок у нас маловато, – согласился Иван. – Тогда вот что, – оживился он после короткого раздумья. – Давай Трещеру отыщем да взорвем ее. Сами погибнем, зато крепость спасем. Вишь, наши-то палить по роще перестали…
