Книга Стоять до последнего, страница 18. Автор книги Георгий Свиридов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Стоять до последнего»

Cтраница 18

— Еще два снаряда! Беглым! Огонь!..

Рядом с Кульгой вылетали из казенника пышущие жаром гильзы, обдавая прогорклым едким запахом пороховой гари. Но Григорий ничего не видел и не слышал. Он был там, на дороге, у подбитой машины. «Добить, добить!» — гудела в голове единственная мысль.

Плеснул косым пламенем взрыв на покатой широкой груди железного существа, и оно, слепо рванувшись вперед, потом в сторону, задрожало на месте, конвульсивно дернулось несколько раз и уткнулось в неглубокий кювет.

— Так их, гадов!

Оставшиеся два танка, пятясь назад, яростно выплескивали из коротких стволов острые вспышки огня. Впереди и сбоку «тридцатьчетверки» взметнулись черные фонтаны земли, по броне застучали комья глины и сломанные ветки.

— Вперед! — крикнул Кульга водителю. — Жми!

«Тридцатьчетверка» сорвалась с места и, подминая молодые сосенки и кусты, устремилась к дороге, наперерез фашистским машинам. Тимофеев дал полный газ. Старшина, вцепившись руками в скобу, неотрывно смотрел на убегающие немецкие танки.

— Жми, Тимофеев! Жми, дорогой!

«Тридцатьчетверка» некоторое время бежала по ровному месту, не качаясь и не подпрыгивая, пересекая низину, и вдруг с налету врезалась во что-то мягкое и вязкое. Рядом рвались снаряды, выбрасывая фонтаны земли и грязи. Командир почувствовал, что машина начала оседать, выдохнул:

— Тимофеев! Ты что?!

Механик-водитель, закусив побелевшие губы, быстро переводил рычаги. Но машина не слушалась управления. Мотор натужно гудел, как на самом тяжелом подъеме, однако не мог сдвинуть машину с места: гусеницы, выбрасывая веер грязи, увязали в черном месиве.

— А, черт собачий! — Кульга выругался и выглянул из верхнего люка: под высокой травой оказалось небольшое болото, пересекавшее низину. — Надо же, угодили!

Тимофеев старался изо всех сил, пытаясь выбраться из трясины. Новгородкин, пользуясь остановкой, послал вдогонку убегающим серым машинам несколько снарядов.

— Прекрати огонь! — скомандовал Григорий.

После многих отчаянных попыток выбраться из болота обессиленный неудачами Тимофеев выключил двигатель. Танк перестал дрожать. Все молчали, словно не решаясь спугнуть тишину. Слышно было, как сзади на дороге в горящих немецких машинах с треском рвались снаряды. Первым не выдержал Тимофеев. Стянул с головы шлем, вытер вспотевший лоб и с горечью сказал:

— Крепенько влипли!..

— М-да, ситуация! — поддакнул Кульга.

Прижимая наушники, Виктор Скакунов вдруг заулыбался, и его лицо просветлело.

— Товарищ командир, из штаба бригады, — быстро заговорил радист.

— Ну, что там?.. Давай.

— Благодарность передают… От самого комбрига, за два подбитых танка, за успешную разведку…

Старшина поморщился: благодарность была так некстати, она не приносила никакой радости, лишь обостряла неудачу.

— Что отвечать, товарищ командир?

— Передай: сели в болото.

— Какое болото, спрашивают.

— Самое обыкновенное, — сказал Кульга, рассматривая на раскрытом планшете карту. — Сообщи координаты.

Радист через минуту помрачнел и тихо произнес:

— Комбриг ругается… матом костерит… Если, передает, не выберетесь, шкуру спущу.

Кульга грустно вздохнул, закрыл планшет и придавил кнопку. На душе у него стало муторно и тягостно.

3

Белые ночи, знаменитые ленинградские белые ночи, которыми еще недавно восторгались, теперь вызывали одну неприязнь. Редкие и жидкие облака, похожие на распущенные и вытянутые комки ваты, не спеша двигались по белесому небу, изредка на короткое время закрывали луну, не принося желанной темноты. Ох как она сейчас нужна, эта темень, осенняя густая темень. Но ее не было.

Бойцы хмуро поглядывали в светлое небо и тихо переругивались. Казалось, что в эти тяжелые дни сама природа предательски потворствует фашистам. О каком скрытном передвижении может идти речь, если в самую глухую полночь видать как днем?

Монотонно и глухо цокали копыта. Уставшие кони тянули зенитные пушки, зарядные ящики, за которыми пешим ходом двигались артиллеристы. Проселочная дорога, выйдя из леса, взбежала на пригорок, и с небольшой высоты открывался широкий обзор на просторное ржаное поле, чем-то похожее на уснувшее озеро. Слева вдали темнели силуэты домов какой-то деревни, чуть слышно оттуда доносился собачий лай, мычание коров, веселая перекличка петухов. Впереди, за полем, вставал сосновый бор. Справа, пересекая поле, тянулась насыпь. Тяжело и натужно пыхтя, показался паровоз, выбрасывая в небо из трубы вместе с черным дымом снопы красных искр. Он тащил длинный состав. На открытых платформах стояли танки. Задрав к небу тонкие дула, вырисовывались зенитные пушки. В товарных вагонах распахнуты двери, светятся оранжевыми точками огоньки папирос да слышатся веселые переборы гармоники.

— С полным комфортом костят! — с завистью сказал Сотейников. — А мне в жизни сплошное невезение. Даже к смертному рубежу пеши топать приходится…

— Странный ты тип, Сотейников! Второй день на батарее и все про смерть толкуешь, словно в первом же бою всем нам каюк будет! — возмутился Любанский, бросая под ноги окурок.

Любанский мечтал о наградах. В двадцать три года он уже добился большого успеха. Считался лучшим наводчиком в полку, поражал цель с первого выстрела и потому горел желанием скорее попасть на передовую.

— А чего веселого ждать, когда немец прет-то как! — бубнил Сотейников. — За две недели три республики. Не сегодня, так завтра в Ленинградской области окажется. Сплошные похороны получаются.

Антон Петрушин, командир орудия, молча шагал рядом с лафетом. Рослый, длиннорукий. Он повернул голову и зычно произнес:

— Не каркай, батя!

— Я не каркаю, молодой человек…

— Не молодой человек, а старший сержант, — беззлобно поправил бойца Петрушин. — Привыкать надо к уставу.

— Привыкание не особенно получается, когда знаешь наперед, какая разневеселая судьба тебе уготована. Своими шагами последние часы жизни отмеряю, товарищ старший сержант.

Петрушин недовольно хмыкнул, потом пристроился к Сотейникову, несколько минут угрюмо шел рядом. По всему было видно, что у Антона происходила внутренняя борьба с самим собой. Ему, строевику кадровому, привыкшему к беспрекословному повиновению подчиненных, не терпелось осадить новичка, резким приказом прекратить эти, как он считал, «отступательные настроения». Но в то же время ему хотелось сказать человеческие, добрые слова рядовому Сотейникову, который вместе с ездовым Игнатом Ельцовым неделю назад прибыл в батарею, еще не обвык: на учебных стрельбах ошалело таращил глаза и затыкал уши клочками ваты, вот теперь вместе со всеми движется на передовую. Петрушин вспомнил подносчика снарядов Василия Куланчикова, разбитного и веселого малого, с которым прослужил пару лет. Ваську перевели на другую батарею, он теперь стал наводчиком. Овладел парень мастерством огня. А вместо него прислали Сотейникова. И тут Петрушин припомнил слова, вычитанные в книге и, почему-то запав ему в душу, казавшиеся весьма мудрыми.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация