— Жди письма, Лизуха! Сорока — птица вешая, зазря тараторить не станет.
— Глупости все это, — ответила тогда Лизавета.
— Не глупости, а примета народная. Вот попомнишь мое слово.
Марфа Харитоновна была женщиной крупного сложения, и в свои неполных пятьдесят лет выглядела моложаво. Только поседевшие волосы выдавали ее возраст да свалившееся на ее плечи горе. А поседела она за последнее время буквально на глазах, когда в течение одного месяца получила подряд три похоронки: на мужа и обоих сыновей. Горе не сломило ее, только замкнуло сердце наглухо. Она неделями не уходила с оборонного завода, на котором в конструкторском бюро трудилась и Лизавета. На заводе Марфа Харитоновна возглавляла бригаду грузчиц, таких, как и она, рослых и крепких женщин, выносливых и безотказных. Бригадиршу они называли Марфа-начальница и слушались беспрекословно. Сколько десятков тонн тяжелых артиллерийских снарядов перенесли и погрузили в вагоны ее женские руки! И там, на фронте, бойцы, распаковывая грубо сколоченные деревянные ящики, вынимали маслянистые снаряды, на которых иногда встречались корявые буквы, выведенные наспех мелом: «Гитлеру за Митрия Кузьмича», «Гаду звериному за Василия», «Гитлеру за сына мово Федора»…
— А мне получать боле не от кого, — сказала хозяйка квартирантке глухим голосом. — Получила последние с каймой черной…
И отвернулась к печке, нагнулась к поленьям разрубленной шпалы, утирая глаза кончиком платка.
На том и кончился разговор. А предсказание Лизавета все же не забыла, оно засело и теплилось в груди, хотя сама она ни в какие приметы не верила. И надо же было случиться так, что действительно пришло письмо. Да еще от мужа, от Игоря!..
Писал он радостные слова, сообщал, что сейчас не в боях, а в тылу находится, на важных курсах, и между прочим, как о постороннем, вывел такие строчки: «А знакомый тебе боксер Игорь, у которого сын Андрюшка, заезжал к нам домой, там все в порядке, хотя ни матери, ни теток не застал, сам-то Игорь вместе со мной на курсах». Лизавета сначала не поняла, о каком еще Игоре речь идет? Но потом вся озарилась: так это же Игорек о себе написал!.. Вот здорово!..
И еще Игорь писал Лизавете, чтобы ничего не жалела из вещей, берегла сына Андрюшку и себя. Мужнино письмо перечитывала несколько раз на работе, ее поздравляли и откровенно завидовали другие сотрудницы, потом Лизавета медленно, наслаждаясь каждым словом, перечитывала письмо худому большеголовому сыну. Сегодня, в первое свободное воскресенье, Лизавета пошла на городской рынок и продала часы. В сумке появились лепешки, настоящее сливочное масло, стакан густого меда, кусок сала и еще сухие яблоки, изюм, курага… Андрюшке нужно питание, нужны витамины. И Лиза мало-помалу относит на рынок свои вещи. Маленькие серебряные часики она долго не решалась продавать. Их купил ей Игорь. Купил просто так, были свободные деньги. Работал он тогда сварщиком на заводе «Красная Пресня» и страшно гордился своей профессией. Лизавета хорошо помнит те тревожные недели, когда Игорь выбирал себе профессию после окончания школы. Они тогда еще не были мужем и женой, а только дружили. Игорь выбрал специальность сварщика.
— Специалист по газовой сварке. Как звучит, а? — говорил он, влюбляясь буквально на ходу в модную тогда профессию. — Это же технический прогресс, сварке принадлежит будущее!
Лизавета знала, что дома Игорю приходилось нелегко. Все родные восстали:
— Сцена — наша семейная традиция! Все Миклашевские — служители искусства! А ты?..
Предлагали подавать документы в театральный, советовали идти в училище, на худой конец могли помочь просто устроиться в театр, вначале статистом… Но Игорь не находил в себе никаких способностей и быть посредственностью на сцене не собирался. Он упрямо настаивал на своем:
— Лучше стать хорошим сварщиком, чем быть плохим артистом!
Лизавета помнит те короткие летние ночи, когда бродила с будущим мужем чуть ли не до утра по лесистым склонам Воробьевых гор и слушала его рассуждения о жизни, о призвании человека, о профессиях. В те дни она и не подозревала о том, что была единственным человеком, который поддерживал и одобрял все замыслы Игоря.
И Миклашевский стал сварщиком. Потом они поженились. Еще через год Игорь поступил в институт физкультуры. Учился, выкраивал время на тренировки. Он считался талантливым боксером и успешно выступал на рингах. Лизавете приятно вспомнить, как в те дни она появлялась в спортивных залах и за спиной слышались голоса: «Это жена Миклашевского, чемпиона города!»
…Снег скрипел и скрипел под ногами. Лиза ничего не замечала вокруг. Ее мысли унеслись далеко на запад, в родную Москву, где сейчас находится ее самый близкий, самый родной человек. Ох, как бы ей хотелось хоть на минутку очутиться в Москве, в своей комнате и увидеть, обнять любимого, прижаться лицом к его груди.
3
Игорь перевернулся и сгреб правой рукой подушку. Ему было не до сна, хотя зимняя долгая ночь уж перевалила за середину. Лежал с открытыми глазами и думал, думал, стараясь понять и осмыслить свое положение и страшную новость. Подумать только, он — двоюродный племянник предателя! Об этой новости Игорь узнал вечером, незадолго перед ужином. Впрочем, с самого утра он ходил сам не свой, его томило предчувствие чего-то нехорошего, каких-то неожиданных неприятностей. За завтраком он вдруг опрокинул стакан кофе, залил себе самым неприличным образом новые галифе. Игорь от смущения и неловкости вскочил, чтобы отряхнуться, и чуть было не сбил с ног официантку, краснощекую Надежду Викторовну, женщину упитанную и рослую, но весьма вспыльчивого нрава. Она спешила на судомойку с тяжелым подносом, на котором горкой возвышалась грязная посуда, стаканы с недопитым кофе, ножи, вилки, ложки. Неожиданно вскочивший Миклашевский спугнул официантку, она невольно шарахнулась в сторону, теряя равновесие, поднос качнулся, накренился, и вся посуда соскользнула и с шумом и плеском посыпалась на стол, за которым только что уселись завтракать щегольски одетые лейтенанты-инструкторы.
Так нескладно начался этот злополучный день. Одна неприятность следовала за другой. Инструкторы, как казалось Игорю, постарались отплатить ему на занятиях, погоняв сверх нормы до пятого пота, измочалили на тренировках и практических занятиях придирками и сложными вводными заданиями… Впрочем, может быть, инструкторы и преподаватели были тут ни при чем, просто Миклашевский чувствовал себя отвратительно, был расслабленно-вялым и несобранным. Тяжелый день уныло тянулся в тягостном ожидании чего-то непоправимого. Какая-то неожиданность подстерегала его, и Игорь всем внутренним существом ощущал ее приближение, хотя вокруг ничего не предвещало каких-либо резких перемен в жизни. Занятия шли своим чередом. Однако инстинкт, этот древний как мир внутренний сторож, подсознательно подавал сигналы тревоги.
Тягостные предчувствия несколько утихли, сгладились в стрелковом тире, где Миклашевский выиграл пари у молодого лейтенанта в присутствии инструктора по стрельбе, выбив пятью пулями на мишени ровный крест, послав одну пулю точно в десятку, а остальные четыре положил на одинаковом расстоянии вверху, внизу и по бокам десятки…
