Он стоял, как истукан, не зная, на что решиться, и тогда Велена сделала еще шаг вперед, положила ему на грудь ладони и припала к губам долгим поцелуем.
«И впрямь уста сахарные», — успел подумать Середин, прежде чем горячая волна желания захлестнула и унесла его.
Они кружились, едва касаясь дна. Ведун прижимал к себе ее горячее тело, чувствовал упругость груди, шелковую гладкость кожи, и сознание терялось в вихре ощущений. Он уже не понимал, плывут они или летят — звезды окружали их, проносились над головой, исчезали, качались на волне, поднятой движением их переплетающихся тел.
— Чего ты ждешь? — шепнула Велена, и он приподнял ее, сжимая ладонями гладкую кожу ягодиц.
Девушка застонала, откинулась назад, плотнее прижимаясь к нему бедрами, сомкнула ноги на его спине. Олег припал ртом к ее полной груди, руки Велены обхватили его голову, она вскрикнула… Вода сомкнулась над их головами, но Середин не обратил на это внимания: он вдруг понял, что все равно, где жить, дышать ли воздухом или свежей озерной водой, — лишь бы не выпускать из объятий это желанное тело, лишь бы целовать грудь, лаская языком твердые соски, наслаждаться движением и ощущать, что тебе отвечают, угадывая любое желание, исполняя любую прихоть. Вокруг скользили тени, колыхались нити водорослей; руки Велены, нежные и одновременно сильные, доводили до исступления; вода стремилась проникнуть между их слившимися телами, но каждый раз они прогоняли ее прочь, сжимая друг друга в объятиях.
Он почувствовал дрожь, поднимавшуюся от бедер, с губ сорвался беззвучный стон, пузырьки воздуха наперегонки устремились к подрагивающему зеркалу воды. Олег сжал зубы, пытаясь сдержать крик наслаждения, ощутил, как в руках бьется, вторя ему стоном, Велена, и подводный мир вспыхнул, рассыпаясь тысячами огней, закружился, засверкал и распался разбитым зеркалом, унося в темноту, в безмолвие, выплеснутые в последнем судорожном движении остатки сознания…
Они лежали на песке, наполовину погрузившись в воду разгоряченными телами. Звезды прекратили свой хоровод и светили, как им и положено, сверху, с очистившегося от туч неба. Гроза ушла на восток, там еще глухо ворчал гром, молнии озаряли горизонт, но здесь было тихо, и даже ветер, казалось, заснул в камышах. Велена приподнялась на локте, посмотрела Олегу в лицо, провела пальцами по губам. Ведун поцеловал их, и девушка улыбнулась.
— Ты знаешь, — сказал Середин, — я ведь тебя почти возненавидел. У тебя удивительная способность доводить людей до бешенства.
— Зато сразу видно, что за человек. Обожаю доводить людей до бешенства.
Он искоса взглянул на нее, увидел, что она смеется, и облегченно вздохнул.
— Опять издеваешься. Да, а что это было? Мне показалось, или мы и впрямь любили друг друга на дне озера?
— А ты как думаешь?
— Ну-у, не знаю. Я думал, у меня крышу снесло.
— Как?
— В смысле, мне казалось, что я схожу с ума.
— Обычное дело — сходить с ума от любви. Кстати, я чувствую себя еще недостаточно сумасшедшей.
— Только не в воде, — категорично заявил Середин, приподнялся и коснулся губами ее груди.
— Пойдем в дом, — шепнула она, — у меня там есть настоящая медвежья шкура. Ты любил кого-нибудь на медвежьей шкуре?
— Нет, но всю жизнь мечтал попробовать.
Олег встал на колени и поднял Велену на руки. Она оказалась удивительно легкой для своего роста. «А может, это у меня сил прибавилось», — улыбнулся он. Девушка обвила его шею руками, и ведун почувствовал, как снова забилось сердце, как дурманит близость ее тела.
— Я никогда никого не любил… на медвежьей шкуре, — шепнул он.
— Как хочется верить…
Медвежья шкура… Да это лучше любого персидского, таджикского — или какие там еще бывают ковры. Удивительно мягкая бурая шерсть наэлектризовала тела, и казалось, что вот-вот они начнут светиться, разбрасывать озаряющие темноту искры.
Словно собирающая мед пчела, ведун осторожно касался губами ее тела, раскинувшегося перед ним, покорного и доступного. Велена забросила руки за голову, голова ее запрокинулась, открывая стройную шею, ресницы подрагивали на закрытых в истоме глазах. Золотые волосы разметались по бурой шерсти, переплетясь, образовали невиданный узор. Он касался языком тонких ключиц, целовал ямочку между ними, опускался к груди, покусывал соски, и обнаженное тело перед ним вздрагивало, по нему пробегала дрожь, слабый стон срывался с ее губ, и нежные пальцы путались, замирали в его волосах. Олег гладил ее грудь, чуть касаясь подушечками пальцев, ласкал нежную кожу живота; она подавалась навстречу его рукам, но он придерживал ее, останавливал встречное движение и продолжал едва ощутимо ласкать мрамор бедер, вызывая трепет раскинувшегося перед ним тела.
— Я больше не могу! — взмолилась она, и они слились в одно целое, медленно принимая друг друга, растворились в глазах, смешались дыханием, потеряли опору — и снова закружились, отдаваясь на волю подхватившего их наслаждения. Не стало бревенчатых стен и низких окошек, глядящих в ночь. Бурый ковер унес их на себе в чащу леса, в ароматный сумрак ночи, где сновали светлячки и таинственно мерцали глаза невиданных зверей, где мягкие листья шептали и гладили их, поощряя каждое движение, вливая силы и унося усталость и сомнения. Они взмыли над лесом, к звездам, и завертелись с ними в едином хороводе, все быстрее и быстрее, лихорадочно пытаясь продлить упоение полета, оттянуть миг возвращения на землю. И звезды осыпались дождем, даря в последние мгновения своей жизни восторг обладания, соединения, радость и… печаль по воплощенному желанию…
— Все, я умер…
Сердце билось перепуганным кроликом, губы хватали воздух и никак не могли насытиться, напиться, восстановить спокойное дыхание.
— Значит, мы лежим в одной могиле. Я согласна — нам будет весело!
— Это невозможно, — сказал Олег одними губами, — так не может быть, такого не было, никогда не будет, и вообще…
— Будет по-другому, но лучше, а не хуже. У меня тоже м-м… крышу снесло, особенно, когда ты… — Велена прилегла головой ему на плечо и коснулась губами груди. — Я думала, это я колдунья. Ох, что ты сделал…
Он обнял ее за плечи, поцеловал золотые волосы.
«Если бы я мог умереть в этот миг, я бы ни о чем не жалел, — подумал он. — Ты — моя сказка, мой сон, как я мог жить, не зная тебя».
— Продолжай… — Девушка, словно кошка, потерлась о него щекой.
«А ведь на первый взгляд казалась такой стервой. Впрочем, говорят, что первое впечатление — самое верное!»
Велена стукнула его ладонью по груди.
— Прекрати немедленно думать обо мне всякие гадости.
— А ты не подслушивай. Голова моя — что хочу, то и думаю!
Она перекатилась на спину, потянулась, застонала в сладкой истоме. Середин почувствовал, что она встает, приоткрыл глаза, любуясь ее белеющим в темноте телом. Велена вышла в сени, вернулась и присела рядом. В руках у нее был запотевший кувшин, она придержала ведуну голову, помогая подняться, поднесла кувшин к губам.
