Взрыв у мотора сильно качнул самолет. В следующую секунду будто треснул фюзепяж. Пихт выпустил управление из рук и до боли сжал зубы. «Все… — На плечи навалилась страшная усталость. — Обидно, такая нелепая смерть…» Мотор захлебнулся и трясся оттого, что еще крутился погнутый винт. На мгновение Пихт услышал цепенящую тишину, а потом свист.
«А может, попробовать?» — шевельнулась мысль.
Рука нашла у левого борта ручку, потянула вверх. Скрипнул задний козырек кабины и рванул фонарь. Морозный воздух хлестнул по лицу. И тут Пихт увидел кружащуюся внизу белую землю, проволочные заграждения, дорожки темных окопов. Правой рукой он раскрыл замок привязных ремней. Больно дернули лямки парашюта. «ЯКи» прошли рядом. В заиндевевших фонарях Пихт увидел любопытные лица пилотов.
На землю он свалился, как будто сбитый ударом кулака, — ударился подбородком о твердую кочку. Закапала кровь. Он стянул перчатку, зажал рану.
- Да вот он! — услышал Пихт за спиной русскую речь.
- Вот фриц проклятый, притаился, — проговорил другой.
- Тише, Семичев! Еще стрелять будет.
- Я вот ему стрельну!
Из глаз Пихта сами собой потекли слезы. Он уткнулся в колючий сугроб и замер. Над головой захрустел снег.
- Может, убился? — почему-то шепотом спросил солдат.
- Давай перевернем. Кажется, дышит еще.
- А парашют добрый. Нашим бабам на платье бы…
- Да он пойдет и на военную надобность. Берем?
- Давай.
Солдаты взялись за плечи Пихта.
- Я сам, — проговорил Пихт.
- Живой! Что-то лопочет по-своему! — обрадованно воскликнул солдат.
Пихт поднялся на колени и освободился от ремней парашюта.
- Не балуй, — отскочив и вскидывая винтовку, неожиданно закричал солдат в рыжей старой шинели и подшитых валенках, видимо Семичев. — Хенде хох!
Другой, помоложе, маленький и узкоплечий, вытащил из кобуры парабеллум, поглядел на Пихта и удивленно свистнул:
- Плачет…
- От мороза надуло, — сердито сказал солдат с винтовкой, Семичев. — Он ведь, немец, к зиме непривычный.
Тот, кто обезоружил Пихта, был так мал, что винтовка, перекинутая через плечо, ударяла его прикладом под колено. Лицо у солдатика почернело от холода, на бороде заиндевел белесый пушок. Он еще раз взглянул на Пихта.
- Первый раз вижу фрица так близко.
- Насмотришься еще, — вздохнул Семичев и дернул винтовкой. — Ну, идем, гей форвертс!
Вдруг издалека донеслись выстрелы. Стреляли беспорядочно и зло. Пихт увидел зарывшийся в снег «фокке-вульф» Вайдемана. Альберт, сильно хромая, бежал в сторону немецких окопов. Значит, уцелел.
Шагов через двести Пихт свернул в лесок. Пахнуло дымом и душноватым солдатским теплом. Он спустился в траншею. У дверей одной из землянок появился солдат с грязным ведром. Видимо, он собирался выбросить сор на помойку. Увидев летчика в серо-голубом немецком комбинезоне, солдат истошно закричал:
- Братцы, глядите! Фрица ведут.
Из землянок выскочили солдаты — кто в нательном белье, кто в гимнастерках без ремня, в шинелях внакидку, а кто и совсем голый до пояса. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Пихт почувствовал и любопытство, и ненависть, и еще что-то недоброе.
- Длинный, гадюка, — тихо проговорил кто-то.
- А видел, как наших сшибал?! Семичев, видимо гордый поручением привести пленного, сообщал подробности:
- Упал, значит, и лежит, примолк. Думал, мы не заметим.
- А может, треснулся об землю и дух на миг потерял?
- Да нет, мы когда подошли, он забормотал чтой-то по-своему и стал снимать парашют. Дескать, Гитлер капут.
Солдаты засмеялись. Кто-то спросил:
- И куда его теперь?
- А там разберутся.
В командирской землянке было жарко. На раскрасневшейся железной печке подпрыгивал чайник. В темном закутке виднелись нары, но свет падал только на стол, сколоченный из расщепленных и необструганных бревен, да на сердитое лицо старшего лейтенанта в расстегнутой гимнастерке, с перевязанной рукой.
- Товарищ комбат! — крикнул с порога Семичев. — Ваше приказание выполнено, фриц доставлен.
- Встань у двери. — Комбат здоровой левой рукой застегнул воротник и, поднявшись, обошел вокруг Пихта.
- Значит, попался? Ферштеен? Пихт отрицательно замотал головой. Комбат неуклюже достал из кобуры наган и взвел курок.
- К стенке! — закричал он вдруг. — Семичев, ну-ка отойди в сторону.
- Я прошу доставить меня к старшему командиру, — проговорил Пихт.
- Что он говорит? Понял, Семичев?
- Никак нет, товарищ комбат.
- Просит доставить к старшему командиру, — отозвался из темноты с нар глуховатый голос.
Пихт повернулся на голос. С нар сползла шинель и появилось заспанное пожилое лицо. Офицер с капитанской шпалой на петлицах сунул босые ноги в валенки, поискал в кармане очки и нацепил на широкий нос, отчего лицо посуровело, сделалось строже. У капитана на шее лиловел фурункул, и голову он держал, наклонив в сторону, изредка притрагиваясь рукой к больному месту.
- Я для него старший! — куражливо крикнул комбат.
- Ладно, Ларюшин, — остановил его капитан. — Я поговорю с пленным, а то ты сгоряча пустишь его в расход.
На хорошем немецком языке капитан спросил Пихта:
- Какого ранга вам нужен старший?
- Полка или дивизии.
- Они, гады, семью мою под Смоленском… — прошептал комбат и вдруг смолк, всхлипнул носом.
- По какому делу? — спросил капитан, неодобрительно покосившись на Ларюшина.
- Извините, но я вам не могу сказать. Лишь прошу об одном: на нейтральную полосу приземлился новейший истребитель «Фокке-Вульф — 190». Добудьте его любой ценой…
- Ларюшин, позвоните в штаб. — Всем туловищем капитан повернулся к Пихту: — Вы из эскадры асов «Удет»?
- Да.
Комбат крутнул ручку полевого телефона:
- Алло, алло, шестой говорит. Дайте второго… Смирнов, ты?.. Слушай, надо прислать к нам кого-нибудь из отдела разведки дивизии. Пленный немец-летчик просит… Да, важный… Из эскадры «Удет»…
Пихт переступил с ноги на ногу, спросил:
- Вы не можете дать мне чая?
- Что он мелет? — Комбат оглянулся на капитана.
- Чая просит.
- Вот нахал! — удивленно воскликнул комбат и вдруг засуетился, достал откуда-то из-под вороха карт кружку, горсть сухарей, кусок сахару, налил кипятка.
