Леш забегал вокруг Хохмайстера, вскидывая короткие ручки:
– Не кисейные барышни, не квакеры. Пусть это будут настоящие мужчины – похабники, сквернословы, пьяницы и распутники. Рыгающих и смердящих ландскнехтов любят женщины, вернее, определенная категория женщин. – Леш хихикнул, блеснув стеклышками очков, и снова стал серьезным. – Мы подготовим авантюристов, головорезов, драчунов, грубых убийц, которые плюют на смерть!
Скорее всего, Леш давно вынашивал эту идею, и теперь представился случай высказать ее молодому арийцу, посланцу Шираха.
Внезапно он остановился:
– Учтите еще вот что… Мы воспитываем фенрихов в духе фронтового товарищества. Наш идеал вытекает из главного тезиса нацистского движения: народная общность. Эгоизм штатской жизни разъединяет людей. Здесь же одинаковые лишения выпадают на всех. Фронтовое товарищество не только выше личного и эгоистичного. Оно стоит по ту сторону понятий о человеческой морали, потому что солдат освобожден от ответственности…
«Ему бы на митинг», – подумал Маркус, с восхищением глядя на значок «Ордена крови» у лацкана френча.
Наконец Леш умолк, победно поглядел на Хохмайстера:
– Если вы сделаете так, как хочу я, то вот вам моя рука в знак полного доверия и поддержки.
Маркус осторожно пожал пухлую и мягкую лапку Леша. Тот повернулся на каблуках, нажал на кнопку звонка. Появился адъютант.
– Распорядитесь приготовить комнату для лейтенанта…
Хохмайстер спустился к подвесному мосту, переброшенному через ров. Опершись на перила, долго глядел в черную, тронутую тухлой зеленью воду. Леш хотел из него сделать какого-то ландскнехта, а не инженера. «Ничего себе, славненькая перспектива. Впрочем, отсюда я всегда успею перебраться к дяде и заняться вместе с ним новым оружием. А может быть, изобрету что-нибудь свое. Важно только не поскользнуться».
Несмотря на молодость, Маркус уже знал, как трудно завоевать доверие и как легко его потерять. Бог дал ему хорошего тренера, но Макса Шмеллинга после Олимпийских игр вызвал фюрер спорта Чаммер унд Остен и передал просьбу военного министра генерала Бломберга стать начальником его личной охраны. «Моя звезда покатилась к закату, пора уходить в тихую гавань», – сказал Макс на прощание. И Маркус уже больше никогда не видел Шмеллинга – он провожал чемпиона лишь в последний путь.
«Значит, и мне надо выбирать другую стезю», – подумал Хохмайстер.
Он поправил портупею и пошел к казармам. Новые, начищенные до зеркального блеска сапоги поскрипывали на брусчатке, широкую спину ладно облегал хорошо сшитый мундир, козырек фуражки с высокой тульей закрывал глаза от полуденного солнца. Маркус представил себя со стороны. О, если бы сейчас его увидели родители!
Казарма, казалось, вымерла. Фенрихи отдыхали после обеда. Как по линейке стояли койки. На пластмассовых вешалках висели мундиры. Все спали, накрывшись одними простынями. Окна были зашторены. Мягкий полумрак закрывал лица будущих офицеров инженерных войск.
«– Отсюда и начнем, – сказал червь и потащил в свою нору ивовый листок», – вспомнил Маркус где-то вычитанную фразу и улыбнулся.
6
В каком-то сладостном ослеплении жил Хохмайстер первое время. В училище все было ново, загадочно. От добродушных и миролюбивых баварцев, в глазах которых появлялся маслянистый блеск при виде золотых погремушек, он унаследовал уважение к дорогим вещам и реликвиям. Даже обычная гусарская дудка, будившая фенрихов по утрам, приобретала для него особый смысл. Она несла в себе традицию. А традиция для чистокровного немца – это много.
Позолота давно стерлась от многих рук. Первым взял ее семнадцатилетний корнет из охранного эскадрона короля Фридриха, и более двухсот лет своим пронзительным серебряным горлом поднимала она бойцов, бросала в седла надежных коней, равняла ряды перед сражением, играла отбой. Ветры многих войн трепали ее черный флажок с острым тевтонским крестом. Не раз падала она из мертвых рук горниста – в пыль, кровь и грязь – под широкие копыта лошадей и сапоги солдат. Помялись ее бока, остались зазубрины от стальных подков. Но дудка возвращалась в строй, как старый воин, передавая от поколения к поколению славу воинственных предков.
Дудка скидывала с постели скорее фельдфебельского окрика. Не одеваясь, Маркус мчался в гимнастический зал. Потом умывался, завтракал, шел на занятия. В строгом и хладнокровно продуманном методе воспитания заключался главный смысл порядка в третьей империи: «Слушай и повинуйся!» Лозунги в Германии заучивались с такой же старательностью, с какой унтер добивался блеска своих пуговиц. «Нам не нужен ум, нам нужна преданность». «Кто не готов умереть за свою веру, тот недостоин ее исповедовать». «Рейх требует дисциплины, чувства долга и способности идти на жертвы». «Не сила разума возвышает нашу империю, а героическая убежденность, самообуздание, вопреки протестам мудрствующего разума».
Все эти лаконичные, понятные и безнадежному тупице каноны озаряло сияние вождя, заменившего идолов и богов.
В 1841 году поэт Август Фаллерслебен написал на музыку Йозефа Гайдна слова: «Германия, Германия превыше всего». Он вкладывал в них призыв к единству против раздробленности страны. Но когда германский национализм ринулся в схватку за место под солнцем, эти слова зазвучали иначе, приобрели совершенно иной смысл.
«Юбер аллее» – значит «над всем, подавляя всех». Такую трактовку получил государственный гимн.
«Дойчланд, Дойчланд юбер аллее» – с этими словами шли в атаку и умирали молодые немцы у Вердена и Седана.
«Юбер аллее» – принял на вооружение нацизм перед тем, как снова ринуться в поход «за жизненное пространство» и погнать в бой новые поколения.
Училище в Карлсхорсте на протяжении веков занимало особое место в разбойничьем ремесле. Основатель его, курфюрст Бранденбургский Фридрих Вильгельм, любил окружать себя солдатами-великанами. Дети этих рыцарей тоже мечтали о ратной славе. Для обучения их военному делу курфюрст учредил пансион, приказав построить казармы и плац рядом со своим замком. Малолетние воспитанники познавали искусство владения мечом и шпагой, мушкетом и аркебузой, изучали баллистику и фортификацию, топографию и навигацию, способы ведения боя в пешем и конном строю. Многие полководцы, артиллеристы, инженеры-вооруженцы, саперы начинали свой путь с пансионата в Карлсхорсте. В этой же школе воспитывались некоторые королевские, а позднее императорские дети.
В начале ХХ века Вильгельм II перестроил казармы, расширил плац, основал музей, куда собрал оружие германцев, начиная с коротких мечей времен Римской империи и кончая полевой скорострельной пушкой самого последнего образца с завода Круппа в Руре.
После победы нацистского движения сынкам военно-аристократических фамилий пришлось потесниться. Рядом с потомком Мольтке место за партой заняли сыновья промышленников, бакалейщиков, фашистских бонз. На опустевших полках старинной библиотеки остались лишь труды по военному делу, истории, иностранным языкам, а также новые сочинения пропагандляйтеров в коричневых и черных мундирах СА и СС. «Я не хочу, чтобы голова молодого немца забивалась неуклюжим умствованием и крохоборческой логикой». Этих слов фюрера было достаточно, чтобы во всех учебных заведениях до минимума сократить курс гуманитарных наук.
