Иоганн Радлов проявил поистине героические способности, чтобы утеплить вездеход. Откуда-то он с солдатами натаскал ватных стеганых одеял и пуховых перин, раздобыл железную печку с трубой, дрова и ящик с углем – и теперь можно было ночевать не в вонючих, битком набитых избах, а спать в машине, пустив к себе шофера и еще двух саперов-фельдфебелей.
Хохмайстер с удовольствием отметил в поведении Радлова прекрасную черту: когда было трудно, у того будто прибавлялось сил. Подвижный, румяный, с кнопкой веснушчатого носа, Иоганн в шерстяном подшлемнике походил на бодрого поросенка, которого не могли вывести из себя ни холод, ни остывший в термосах кофе, ни окаменевшая венгерская колбаса, выданная в сухом пайке.
Айнбиндер же, наоборот, замкнулся в себе. Он раздражался по пустякам, свое неудовольствие выражал тем, что демонстративно отворачивался к стенке вездехода, заиндевевшей от мороза, напяливал на себя одеяла и сердито сопел в своем углу. Его большое, сильное тело требовало много пищи. Но в последние дни нормы катастрофически сокращались. Поговаривали о бездорожье и партизанах, совершавших нападения на обозы. В маркитантских лавках расхватывали все, кроме лезвий для бритв и мази от вшей. Нечем было разжиться и у местных жителей, обобранных передовыми частями вермахта. Хохмайстер отдавал Вилли свою порцию галет и мармелада, тот сжирал еду, даже не удосужившись поблагодарить.
«Скоро всему этому придет конец», – успокаивал себя Маркус, кутаясь в трофейный полушубок, от которого неприятно и остро пахло овчиной.
На рассвете 5 декабря загудели моторы. Машины полка «Гитлерюгенд» выстроились в колонны. Однако приказ начать движение почему-то запаздывал.
Прошел час. Продрогшие в своих стальных коробках танкисты стали вылезать из машин, приплясывать на скрипучем грязном снегу. За ними повылезали из транспортеров и грузовиков пехотинцы. Несмотря на запрет, там и здесь запылали костры. Солдаты валили заборы, сдирали с крыш доски, растаскивали бревна и бросали в огонь. По черным дымам авиация противника легко бы вышла на цели. Но в советскую авиацию не верили, как и в то, что у русских оставалось хоть сколько-нибудь сил, чтобы противостоять натиску железных колонн.
Вдруг, словно легкий ветерок перед надвигающейся бурей, прошелестел слушок: где-то в районе Калинина русские перешли в наступление. Кто-то чуть не побил первого, от кого услышал эту весть, такой нелепой показалась она. Но вскоре слух подтвердился. 1-я ударная армия русских через обнаженные фланги вышла в тылы выдвинутых вперед частей вермахта. 3-я танковая армия Рейнгардта стала спешно оттягивать свои войска от Яхромы. Атаковали русские и на других направлениях. В немецких штабах пришли в замешательство: откуда у большевиков взялись силы? Что делать передовым частям: начинать ли движение вперед или переходить к обороне?…
Заработали полевые телефоны и рации. Отовсюду понеслись неутешительные вести.
Потоптавшись почти сутки у деревни Белавино и полностью ее разорив, колонна, где находился Маркус со своими подрывниками, начала пятиться назад.
В это время русские танки появились западнее Ямуги и создали угрозу крупному узлу сообщений – городу Клину. Началась паника. Поспешно проскочив Клин, колонна выбралась на забитую войсками дорогу на Тыряево, чтобы выйти к Волоколамску.
И вот тут-то на закате короткого зимнего дня она напоролась на кинжальный огонь русских лыжников. Немецкие танки скатывались с тракта, пытаясь отогнать наступавших, но сразу стали застревать в глубоком снегу. Тогда в бой бросились обозленные стрелки полка СС. Из черного леса выползли два тяжелых танка KB и стали давить своими широкими, в полметра, гусеницами.
Хохмайстер, Айнбиндер и Радлов бросились к артиллеристам. Обмирая от страха, лишившись способности соображать, те разбегались в разные стороны. Размахивая пистолетом, Маркус заставил их собраться, отцепить орудия от тягачей, выдвинуть на прямую наводку. Почти на руках все вместе перетащили пушки через кювет. Вдоль шоссе тянулись проволочные заграждения и минные поля. Однако советские танки прошли через эти препятствия. Даже наскакивая на мины, они лишь неуклюже дергались, но не сбавляли хода.
Оттолкнув наводчика, Маркус припал к резиновому надглазнику прицела, поймал в перекрестие лобастую башню и выстрелил. Снаряд разорвался рядом. Хладнокровно рассчитав поправку, Хохмайстер подработал механизмами наводки. В увеличивающем окуляре хорошо было видно, как снаряд ткнулся в лобовую плиту, высек искру и срикошетил. Снова выстрелить Маркус не успел. Его опередил русский канонир. Пушка взлетела в воздух, развалившись на две половины. Тугая волна отшвырнула Маркуса в сугроб. Оглушенный, утративший в горячке чувствительность к боли, он выбрался из снега и скачками понесся к другой пушке.
Тут кто-то сбил его с ног. Близко он увидел искаженное от страха веснушчатое лицо Радлова. Иоганн что-то кричал, показывая в сторону. Маркус повернулся на бок и понял: он все равно не успел бы добежать до пушки. Танк уже подмял ее, перевалился через кювет и начал крушить колонну, расшвыривая грузовики и бронетранспортеры, словно они были картонными. Солдаты, выпучив глаза и разинув беззвучные рты, барахтались в снегу, палили из винтовок и автоматов, бросали гранаты, но камуфлированная под зиму грязно-белая громада как ни в чем не бывало раскидывала по сторонам машины, давила орудия и прицепы, брызгала пулеметным огнем.
Другой КВ тем временем бил в упор по немецким танкам, а они не могли ни сманеврировать на забитой дороге, ни сойти на обочину, ни вступить в бой – их снаряды не пробивали русскую броню.
Советские лыжники в маскхалатах уже приблизились настолько, что Хохмайстер видел их темные лица. Враз затормозив, они бросили на лыжные палки самозарядные винтовки и, как на учениях, залпами открыли стрельбу.
Радлов затолкал Маркуса в вездеход, завел мотор. Айнбиндер, обвешанный пулеметными лентами, подбежал тоже, вскочил на подножку и стал отстреливаться из ручного пулемета через открытую дверцу. Иоганну удалось развернуть машину, преодолеть кювет и вырваться к открытому полю. Выжимая из мотора всю мощь, он пропахивал дорогу в тяжелом снегу, пытаясь спастись.
В русском танке, кажется, приняли вездеход за штабной, командирский. KB легко настиг бронетранспортер, гусеницей ударил его в борт. Хохмайстер с Айнбиндером вывалились в сугроб. Танк, крутнувшись на месте, раздавил вездеход, как консервную банку.
Последнее, что увидел Маркус, было обезумевшее лицо Радлова, зажатого в станине кабины. Изо рта его фонтаном била темная кровь. Выброшенные вперед руки конвульсивно скребли воздух, как бы взывая о помощи. KB развернулся еще раз, разбросав вездеход с его перинами, печкой и одеялами на куски. Обдав жирной вонью сгоревшей солярки оцепеневших в снегу Хохмайстера и Айнбиндера, танк покатил на дорогу завершать свое дело.
Хохмайстер затрясся от бессилия. Когда тяжелая махина показала корму, ее поразила бы обычная связка гранат, а еще надежней – простейшее метательное устройство, существуй оно и окажись под рукой. В миг сильного нервного возбуждения Маркус вдруг почти осязаемо представил себе это устройство – от ствола до плотно всаженной гранаты, которая выбрасывалась бы реактивной струей. Но сейчас у него не было никакого оружия. От ярости, от звона в ушах, разрывающего перепонки, от пронзившей все тело боли он забился в истерике, захлебываясь злыми слезами.
