– Вы сгущаете краски.
– Отнюдь. Психологическое влияние этой страны на среднего немецкого солдата столь велико, что он чувствует себя ничтожным и затерянным в этих бескрайних просторах.
– Выходит, мы не сможем одолеть русских? – Хохмайстер тревожно взглянул в умные прозрачные глаза полковника.
Циглер усмехнулся, но счел нужным разъяснить суть русского сопротивления:
– Русские многим отличаются от нас. Лучше переносят лишения, жару и холод, им не надо строить для себя удобных дотов и землянок. В большинстве своем они вышли из деревень и, как мне кажется, поэтому свободно передвигаются ночью и в туман, смело вступают в рукопашную схватку. Их способность, не дрогнув, стоять до конца вызывает удивление. Поверьте мне, старому фронтовику, – человек, который остался в живых после встречи с русским солдатом и русским климатом, понял войну до конца. После этого ему незачем учиться воевать…
Вечером, уже в темноте, Хохмайстер перебрался со своими фенрихами и «фаустами» к передовой. По его приказанию пехотинцы вырыли у подошвы небольшой высоты перед ржаным полем окопы полного профиля, а в стороне соорудили наблюдательный пункт с хорошим обзором.
Прошло несколько дней. Погода стояла безветренная, жаркая. Над поспевающими полями по вечерам полыхали зарницы. Не стреляли ни с той, ни с другой стороны. Только с неба опускался гул – самолеты вели разведку.
Впереди наблюдение вели солдаты Циглера, а фенрихи изнывали от духоты и ожидания. Чтобы они совсем не закисли, Хохмайстер приказал старшему из них – фельдфебелю Оттомару Мантею – вести занятия по саперному и взрывному делу. Свободные от караульной службы фенрихи разрабатывали системы минирования, с тем чтобы оставить довольно широкий проход к высоте, где сидели фенрихи с «фаустпатронами». Мантей рьяно взялся за дело. Отрочество он провел иначе, чем его сверстники. Об этом знал Хохмайстер из его личного дела. Сын значительного лица в министерстве внутренних дел не маршировал по улицам с начищенной до блеска лопатой, не строил дорог, не осушал болота, не получал на пропитание нищенских 45 пфеннигов в день. Перед поступлением в училище ему не понадобилась справка о двухлетнем пребывании в лагере трудовой повинности. Отличник и истабсфюрер
[41]
гитлерюгенда имел право на зачисление в высшее учебное заведение без вступительных экзаменов.
Коренастый парень с небрежно брошенным на лоб клоком льняных волос, высокомерный и наглый, в училище заставлял робеть даже Библейского Вора и Собаку. Обладая прекрасной памятью, он сражал их цитатами из книг предшественников нацизма и речей здравствующих вождей.
Здесь, при безделье окопной жизни, Мантей несколько порастерял воинственный пыл и потому воспрял духом, когда Хохмайстер дал ему настоящее боевое задание.
В одну из ночей оберфельдфебель вывел отделение на минирование. Очевидно, в темноте он слишком близко подошел к постам русских или сбился с пути, и его захватили русские разведчики. Исчезновение Мантея встревожило Хохмайстера. Фенрих мог рассказать противнику о «фаустах». Нужно перебираться на другой участок и побыстрей.
И вдруг русские, словно по заказу, через день начали атаку как раз на ту высоту перед ржаным полем, где их ждал Хохмайстер со своими «фаустпатронами». Впереди пехоты шли четыре средних танка. Двигались они по проходу, оставленному на минированном поле. Дымя белыми выхлопами, тридцатьчетверки приближались к кустарникам у высоты. Находившийся на наблюдательном пункте Хохмайстер не выдержал, схватил три «фаустпатрона» и побежал к передним окопам. Встававшее солнце высветило зеленые бока танков. Маркус пополз навстречу, прячась за кустами. Фенрихи хотели было двинуться за ним, но он возбужденно закричал:
– Оставайтесь в окопах! Прикройте меня!
Сбоку ударил станковый пулемет МГ, отсекая русскую пехоту. Грудью ощущал Хохмайстер, как вибрировала земля. Придушенный грохот моторов нарастал. Маркус приподнял голову, сдвинул на затылок стальной шлем. Передняя машина шла наискось ракурсом в три четверти. Из круглой пулеметной турели на лобовой броне скупо выплескивался огонь. Русский стрелок пока не видел цели, бил наугад экономными очередями.
Маркус откинул у «фаустпатрона» прицельную рамку, подал головку винта до отказа вперед. Со щелчком выскочила спусковая кнопка. Он поймал в рамку движущийся танк, совместил красную черту визира с верхним кантом гранаты. С каждой секундой танк увеличивался в размерах, явственно долетал душный смрад топлива, горячего металла и пресноватой пыли, поднятой гусеницами. Пора! На мгновение он закрыл глаза, плавно надавил на кнопку. Ствол, словно живой, колыхнулся на плече, жаркий воздух ударил в лицо.
Когда Хохмайстер расжал веки, танк горел, выбрасывая из щелей красное пламя.
Другая машина, идущая следом, с ходу повернула в сторону, пытаясь обойти первую. Хохмайстер схватил новый «фауст», тренированными движениями приготовил его к бою и выстрелил, почти не целясь. Граната угодила в бок башни, в боеукладку. С чудовищным треском взрыв расколол пространство, швырнул Хохмайстера в колючий боярышник. Маркус не успел рассмотреть лица фенриха, который с «фаустпатроном» в руке выскочил из ближнего окопа, не таясь побежал к третьему танку. Кажется, это был Трукса.
Четвертый танк, расшвыривая кустарник и колючую проволоку, гонял разбегавшихся немецких солдат. Прочертив короткую дымную дугу, ударила по нему граната «фауста». Танк, словно оглушенный, замер на месте, постоял минуту-другую и медленно попятился назад. Приободрившиеся пехотинцы подняли стрельбу по русским солдатам, бегущим густой цепью. Злее зашелся МГ на левом фланге. Вскоре к его тупому стуку присоединилась дробь ручных пулеметов. Русские перебежками стали откатываться к исходным позициям. Подбитые танки пылали как сухие дрова. Черный дым тяжело поднимался к небу. Один танк с отброшенной башней уже выгорел весь, и теперь над ним студенисто колыхалось сизое облако жара.
Странно, но никакой радости при виде поверженных машин Маркус не испытал. Был угар, выплеск азарта. Теперь все прошло. Он опустился на гранатный ящик в окопе. Поламывало голову. В ушах раздавался звон, похожий на погребальный. Санитар сделал противостолбнячный укол, промазал йодом царапины на лице и руках, залепил раны лейкопластырем.
Фенрих Трукса, тот, кто подбил третий танк и повредил четвертый, судорожно икал. Хохмайстер подумал назначить его на место исчезнувшего Мантея. «И еще, пожалуй, сейчас самое время уносить отсюда ноги», – пришла вялая мысль.
Но пока Циглер готовил рапорт в дивизию, пока составлялся отчет об испытаниях «фауста» в боевых условиях, произошло еще одно событие, которое задержало Хохмайстера с отъездом.
9
Маркус не сомневался в том, что появление нового оружия встревожит русских. Через какое-то время они непременно вышлют к своим подбитым танкам разведку. На всякий случай Циглер выделил штурмовое орудие. Оно заняло позицию рядом с подбитыми тридцатьчетверками.
