…Дул лобовой шквалистый ветер. Бот зарывался носом в волну и долго шел к берегу. Переход к тому же опорному пункту неприятеля был более тяжелым, чем в первый раз. Бушевавшая накануне мартовская поземка оголила лед на сопках лыжами нельзя было пользоваться.
Противник ночью усилил охранение, и еще до подхода к землянкам нам пришлось выдержать бой. У нас появились раненые. Все же мы подожгли склад, захватили несколько землянок. Егеря засели в главном блиндаже, который они соорудили в стене отвесной скалы. Подступиться к блиндажу трудно. Пробовали атаковать в лоб — опять понесли потери. Тогда Радышевцев и Шерстобитов обошли скалу и стали в нее врубаться ступеньками. Оказавшись наверху, они спрыгнули на крышу блиндажа. Только одному егерю после взрыва гранат удалось выскочить из блиндажа. Он кинулся бежать.
— Врешь, не уйдешь! — крикнул Радышевцев и погнался за «языком».
Налегке одетый егерь уходил все дальше, и главстаршина понял, что медлить нельзя. Он вскинул винтовку и выстрелил. Егерь тотчас же пропал из виду, а Радышевцев стал осторожно пробираться вперед.
Труп егеря лежал меж камней. Расстегнув офицерский китель с лейтенантскими погонами, Радышевцев извлек из внутреннего кармана документы убитого и поспешил к своим.
Вот одна запись из книжки-дневника Ганса Курта:
«Прибыло извещение, что Карл пропал без вести. Как это понять? Я твердо решил проситься на Север, в часть Карла, чтобы заменить его. Так повелевает мой долг и мой фюрер!»
— Ну и дурак! И зачем только он побежал? — сокрушался Радышевцев. — В плену встретил бы своего Карла, а в моем счете прибавился бы еще один «язык». А то — долг, фюрер!
* * *
…Павел Барышев рассказывает о Радышевцеве. Радышевцев вспоминает, как на Пикшуеве майор Добротин разговаривал по телефону с комендантом немецкого гарнизона в Титовке. Рассказывают и многое другое. А новички слушают нас, и им кажется, что самое интересное, самое героическое уже совершилось без них.
— Когда пойдем в настоящую разведку? — спросил меня как-то Бабиков.
— Об этом не спрашивают. Но пойдем, обязательно пойдем!
Кто мог тогда знать, что следующий рейд будет самым тяжелым, что авангардную группу отряда через несколько дней будут считать погибшей, что только восемь разведчиков из этой группы вернутся в свою базу, и среди них недавний новичок, маленький старшина первой статьи Макар Бабиков с большим и отважным сердцем настоящего разведчика.
В двойном кольце
1
Мы находимся в новой базе.
В ясные дни хорошо виден противоположный берег Мотовского залива с двумя нацеленными на нас выступами — мысами. Один мыс — Пикшуев — хорошо знаком разведчикам. Он исхожен вдоль и поперек. Сейчас нас интересует другой мыс, за которым начинается широкое устье реки Титовка. Появится ли днем в заливе наш катер или над полуостровом Рыбачий взлетит самолет — наблюдатели со второго мыса сразу засекают их, а вражеские батареи открывают огонь.
— Вредный мыс! — сказал кто-то из разведчиков, имея в виду опорный пункт егерей, оборудованный у самого моря. — И название этому мысу дали невеселое: Могильный.
В тяжелый и сложный рейс на мыс Могильный нас поведет новый командир. Недавно капитан Инзарцев попрощался с разведчиками и уехал на учебу.
Только после отъезда Инзарцева мы по-настоящему поняли, как его не хватает, как он сейчас нужен, дорог и незаменим. Инзарцев знал силу и слабость каждого разведчика, трезво оценивал способности каждой группы и всего отряда. Наше доверие к командиру было безгранично и безгранична была любовь к нему та с виду сдержанная, солдатская любовь, которую порождает скрепленное в боях воинское братство. Но, забегая вперед, скажу лишь, что бой на Могильном складывался бы иначе, если бы отрядом командовал Николай Аркадьевич Инзарцев.
Уже пришла осень, и день заметно убавился. Новый командир старший лейтенант Фролов доложил начальству о готовности к походу. Наступление осени нас не печалило. В предстоящем рейде долгая осенняя ночь — надежная союзница. Она позволит отряду — разведчикам и подразделению морских пехотинцев высадиться западнее мыса Пикшуев, совершить марш и до рассвета сосредоточиться для атаки в тылу гарнизона мыса Могильный.
В этом и состоял первый этап предстоящей операции.
Инзарцев часто напоминал нам, что первый этап не менее важен, чем второй, то есть самый бой, и во многом предопределяет успех каждого рейда.
Моя группа высадилась близ мыса Пикшуев. Море — справа от нас. Уступами влево идут группы Кашутина и младшего лейтенанта Шелавина.
Проводником к мысу выделили Агафонова. Я тороплю Семена:
— Шире шаг! До рассвета не так уж много осталось. А по цепи передают, чтобы мы замедлили движение, а потом и вовсе остановились.
Даже молодой разведчик Вабиков понимает, что это грозит нам неприятностями: мы можем лишиться основного преимущества — внезапности ночной атаки. Бегу назад узнать, в чем дело.
— Растянулись! — с плохо скрытой досадой говорит командир отряда. Пехотинцам за вами не угнаться.
— Но время?..
— Успеем!
Хорошо, когда такая уверенность зиждется на точном расчете. Время неумолимо ведет свой счет, и нам кажется, что командир нас попросту успокаивает. Все понимают, что морским пехотинцам придется вести бой и надо дать им отдохнуть, собраться с силами. Но постепенно и командира охватывает беспокойство:
— Как бы не получилось, как у той незадачливой сороки: хвост вытянула, а коготок увяз…
Получив, наконец, сведения о местоположении пехотинцев, командир разрешает трем авангардным группам разведчиков — моей, Кашутина и Шелавина — совершить бросок к опорному пункту на Могильном, завязать там бой и тем самым облегчить подход пехотинцев к мысу. Но скоро мы убедились, что эта последняя возможность для внезапной атаки уже упущена.
Забрезжил рассвет, когда мы приблизились к ровной лощине, за которой начинался крутой подъем к двум опорным пунктам на вершинах седловидного мыса. Егеря заметили колонну морских пехотинцев и открыли по ней огонь из батарей Могильного. Тотчас же заговорили огневые точки па подступах к Титовке. Это означало, что немецкий гарнизон за Титовкой уже знает о десанте и к Могильному бросят подкрепления.
«Что делать? Какое решение примет командир?» Эти мысли волновали разведчиков передовых групп. Дорогой ценой мы расплачивались за прежнюю медлительность и теперь уже не могли лежать, прижимаясь к холодным камням, и ждать приказаний. Враги ведут огонь, наши несут потери, и священный долг взаимной выручки подсказал нам единственно правильное решение: неприятель превосходит нас числом, вооружением, он обороняется на крутых высотах — тем стремительней надо его атаковать, тем неудержимей должен быть наш порыв.
— Вперед! За Родину!
Точно вихрем подхваченные, мчались мы через лощину и с ходу стали взбираться на первую возвышенность.
