— Проклятый фашист, скотина, дурак, ты что, хочешь, чтобы меня упекли в штрафбат, а тебя расстреляли?! — Серега схватил меня за плечи и трясет как грушу.
— Но ты же знаешь, что я не собирался бежать.
— Да если бы собирался, я бы тебя до полусмерти избил! И не смейте больше встречаться! Идет война!
Накричавшись, отправляет Гулю в село, а меня тащит в крепость. Нас встречает ухмыляющийся Чермоев: «Сколь волка ни корми, он все в лес смотрит! Я же говорил, что фрицам нельзя доверять. Посиди тут, подумай о своей выходке! Ты в плену, а не на курорте!»
Он приказывает Сереге запереть меня в темном сыром погребе, где раньше хранили вино, а теперь размещается гауптвахта.
До рассвета еще далеко. Кое-как пристраиваюсь в углу на старых мешках, свернувшись клубочком от холода. Плечо, куда пришелся удар, опухло и немилосердно болит, но еще больнее на душе, буквально слезы готовы из глаз брызнуть. А я-то думал, что Сергей мне друг. Что я такого сделал?! Он же прекрасно знал, что я не собирался сбегать!
Только перед самым рассветом забываюсь тревожным сном. Будит меня какой-то странный звук: тихие, но четкие постукивания по стене. Отдельные удары сливаются в какое-то подобие ритма: точка, тире, тире, точка… «Что с тобой? Ответь!» Господи, это же морзянка, и стучать так может только Курт, это его почерк. Вот молодец, что пришел! Поднимаю с пола осколок кирпича и спешно выстукиваю ответ. «Ну ты попал!» — изумляется мой приятель и обещает поскорее информировать о происшествии Лагодинского. Конечно, надо успеть раньше Чермоева доложить полковнику нашу версию произошедшего.
Утром меня вызвал полковник Лагодинский.
— Военнопленный Гроне, вы отдаете себе отчет, что за повторный побег я могу вас или расстрелять, или отправить в такой лагерь, где вы сдохнете от голода и холода на лесоповале?!
— А на первом допросе вы говорили, что в русских лагерях хорошо кормят и гарантировали хорошее обращение, — нагло отвечаю я. Никуда он меня не отправит, я радист, ключевая фигура в радиоигре.
— Ну ты даешь, Ромео! — полковник красноречиво крутит пальцем у виска. — Неужели так сильно влюбился, что всю башню снесло?
Мне терять нечего. Рассказываю о том, что люблю Гулю еще с довоенной поры.
— А как же закон о чистоте крови?
— Was ist das? Чего?!
— Ну, в рейхе же существует закон о чистоте крови. Ариец не может любить девушку низшей расы?
Нет, этот еврей явно смеется надо мной.
— Но Гуля… Клянусь, я никогда не воспринимал русских как унтерменшей. В этот бред могут верить парни из Баварии, но я-то вырос в Чечне.
— А если бы твоя девушка была еврейкой и дело происходило в Германии?
— Да хоть цыганкой! Я люблю ее! Зачем такие вопросы?!
— От ведь Ромео и Джульетта! — усмехнулся полковник.
Короче, Лагодинский не только освободил меня из карцера, но даже дал понять, что будет сквозь пальцы смотреть на продолжение нашего романа.
Потом Гюнтер рассказал, что произошло при обнаружении моего отсутствия. От яростной ругани Чермоева содрогались стены. Это он заставил Нестеренко травить меня собакой, а ребята очень боялись, что чеченец, воспользовавшись ситуацией, просто-напросто пристрелит меня якобы при попытке к бегству. Моя жизнь действительно висела на волоске, и спасло только то, что я был нужен для спецоперации.
Оказывается, капитан сам весьма неравнодушен к красивой Серегиной сестренке.
— Боже мой, но он же женат, у него пятеро детей, один из которых Гулин ровесник, — изумился Курт.
— А у горцев другой менталитет, он мусульманин, и у них официально разрешено многоженство. Возьмет Гулико младшей женой в гарем, — засмеялся знаток местных нравов Димпер.
— Ты, наверное, шутишь?! Неужели семья Сергея согласится на такой брак?!
— Так дело даже не в этом, советским девушкам запрещено вступать в подобные отношения с немцами, и нарушения могут караться очень жестоко. К тому же Чермоев старше Нестеренко по званию и может давить на него.
Да уж, куда тягаться бесправному немецкому военнопленному с ревнивым капитаном НКВД. У того, как говорится, все козыри на руках. А у меня только моя горячая любовь и непреклонный характер. И еще уверенность, что Гулико неприятны ухаживания Чермоева, ведь он намного старше ее и женат. Да-да, вот еще этот пунктик насчет жены. Именно поэтому полковник Лагодинский недоволен действиями Асланбека. Будь тот хоть трижды мусульманин, но Советская власть запретила многоженство. После выясняется, что Сергей и тетя Тося тоже предпочли бы меня в качестве жениха для Гули, если бы… Господи, если бы не было этой проклятой войны, создавшей между двумя влюбленными сердцами бездонную пропасть из крови, слез, горя и ненависти!
— Вам с Гулей было бы лучше, если бы ты пришел в Грозный с немецкими войсками как победитель, — пошутил Курт.
— К сожалению, нет, — серьезно отвечаю я. — Наше руководство ни за что бы не дало мне разрешение на брак с девушкой неарийского происхождения. Мы действительно как Монтекки и Капулетти, и нам не видать счастья.
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Вскоре после этого случая я вновь поехал по приказу полковника в Грозный. Выполнив все порученные мне дела, я решил разыскать своего двоюродного брата, семья которого жила в Сталинском районе, в так называемых двухэтажках, построенных для рабочих стоящего рядом нефтеперерабатывающего завода. До войны недалеко от дома брата находилась небольшая, но довольно живописная зеленая зона и Сталинский пруд, на который мы с ними по выходным ходили купаться.
Но теперь окружающая меня местность напоминала страшные картины ада! Мои ноги ступали по многометровому слою кокса, в который превратилась разлившаяся на землю нефть, вокруг стояли дочерна обгоревшие остовы пожарных машин, лежали искореженные трамвайные рельсы и металлические трубы.
Естественно, семьи брата я не нашел, но очевидец рассказал мне, что произошло в Сталинском районе во время бомбежки. Сам этот парень служил в пожарной части и был направлен на тушение пожара.
Примерно в семь часов утра, маскируясь в лучах восходящего солнца, к городу подлетели около двухсот самолетов «Юнкерс-88». До заводов им надо было пролететь над центром города. Сбросив бомбы на объекты в центре Грозного и заодно обстреляв из пулеметов толпу людей на центральном рынке, они подлетели к Сталинскому району, где находились нефтеперерабатывающие заводы, резервуарные парки и открытое нефтехранилище с запасом нефти емкостью в один миллион тонн. Там стервятники и приступили к основной «работе». Под градом сыпавшихся сверху бомб загорелись нефтеперерабатывающие установки, электростанция, склады, операторные, насосные станции, наливные эстакады, но наиболее жуткой ситуация стала после того, как часть бомб попала в пруд-миллионник и разрушила его обвалование. Горящая нефть, подобно раскаленной лаве из жерла вулкана, начала переливаться через край и потекла в сторону жилых домов пылающей полосой примерно в сто метров шириной! Только благодаря героическим усилиям местных жителей и пожарных был вырыт ров-траншея, остановивший смертоносный поток. Но множество принимавших участие в тушении пожара оказались в плену у горящей нефти и сгорели заживо. Мой брат и его жена, к которым я ехал в гости, были со страшными ожогами доставлены в госпиталь, где и скончались. Но я даже не успел посетить их могилу, так как должен был не позднее следующего дня вернуться в расположение своей части.
