Рассказывает рядовой Гроне:
— После моего «мнимого побега» Чермоев все-таки настоял, чтобы свободное передвижение немецких пленных по крепости было ограничено. На некоторое время нас буквально заперли в нашей комнате, зато теперь переселили к нам Курта. Весь день мы сидели на кроватях, слушали рассказы нового приятеля о люфтваффе, лениво перекидывались в картишки, потом Крис взял гитару и стал наигрывать Эрику:
In der Heimat wohnt ein kleines Mägdelein
Und das heißt: Erika.
Dieses Mädel ist mein treues Schätzelein
Und mein Glück, Erika.
Вдруг дверь в комнату с шумом распахнулась, и вошел Сергей. Он с какой-то озлобленностью швырнул вещмешок на свою койку, вынул из него бутыль крепкого самогона, сделал несколько крупных глотков прямо из горла, затем в упор взглянул на меня.
— Гроне, не хочешь узнать, как я съездил в гости? Ты ведь помнишь моего двоюродного брата, мы ездили с вами купаться к ним на Сталинские пруды?! — каким-то странным мертвым голосом произнес он. И так же монотонно, словно в его душе все дочиста выгорело, как то пожарище, Сергей начал пересказывать нам то, что услышал от очевидца. Периодически голос его садился, тогда он вновь делал большой глоток мутного самогона и, промочив горло, продолжал свой жуткий рассказ дальше.
— А ведь жена моего брата была беременна, и в декабре должна была родить нам племянника. Вот что наделали твои дружки-стервятники! — затуманенные горем глаза старшины с гневом взглянули на Хансена.
Гюнтер подошел к Нестеренко и встал перед ним, загораживая своей крупной фигурой растерявшегося Курта.
— Поверь, Сережа, мы все тоже искренне сожалеем о смерти твоих близких. Война ужасна, но не мы, простые люди, начали ее. Политики не спрашивали ни у немецких, ни у русских солдат, желают ли они воевать. Политики считают, что дело солдата идти и умирать там, где ему прикажут! Мой родной город Кельн в начале июня тоже подвергся варварской бомбардировке. Причем британские ВВС намеренно бомбили дома промышленных рабочих! Моя жена и мать также погибли в страшном пожаре, двое маленьких детей после больницы попали в детдом. — В глазах большого, сильного мужчины блеснула слеза.
— Чтоб сгорел в аду проклятый Гитлер! — яростно выругался Серега и крепко сжал руку Гюнтера.
— Будь прокляты все те, кто начал эту войну! — с ненавистью произнес немец и предложил: — Давай вместе помянем тех, кто стал невинными жертвами этой кошмарной бойни.
Старшина протянул бутылку фельдфебелю, тот отхлебнул и протянул остатки самогона Крису.
— Да будет земля им пухом! — по русскому обычаю произнес Костя Димпер и, хлебнув обжигающую жидкость, перекрестился.
— Гитлер навлек беду и на нашу страну. Дай бог, чтобы скорее кончилась эта ужасная война! — произнес я и сделал глоток, думая одновременно и о трагической судьбе родственников Нестеренко, которых я достаточно хорошо помнил по довоенному прошлому, и о судьбе своей собственной семьи, оставшейся неподалеку от промышленных районов Гамбурга. Тогда я еще не знал, что и второму моему родному городу уготованы не менее страшные пожарища, чем Грозному.
Я не знал, что менее чем через год, в ночь на 28 июля 1943 года, во время ковровой бомбардировки Гамбурга погибнут мои мама и папа.
Около восьмисот самолетов обрушат свой смертоносный груз на мирно спящий город; от взрывов образуется раскаленный огненный смерч, и не было спасения от ураганной силы ветра, затягивающего людей в смертоносную пасть этого смерча. От адского жара горел асфальт; кто пытался искать спасения в бомбоубежищах, все равно задыхались или сгорали заживо: в ту страшную ночь погибли около сорока тысяч человек. Эту операцию командование английских ВВС назвало «Гоморра», прозрачно намекая на библейскую историю о божьем гневе, уничтожившем город нечестивцев. Но разве может генерал присваивать себе функции Господа Бога и решать покарать огненной смертью жен и малолетних детей вражеских солдат?!
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Итак, дерзкий замысел Лагодинского по созданию в горах ложного отряда парашютистов под командованием НКВД постепенно обретал плоть и кровь. Роли были расписаны, основные актеры и статисты найдены. Роль Шмеккера играл отлично знающий немецкий язык кадровый офицер разведки Владимир Петров (до сих пор не уверен, что это его настоящая фамилия.). Роль Хайнца предложили мне.
— А это ничего, что я плоховато говорю по-немецки? С явным рязанским акцентом, да и запас слов как у Эллочки-людоедки.
— Ничего, покойный при жизни не отличался особой болтливостью. К тому же для сельской местности сойдет. Ты ж будешь играть роль Хайнца в аулах, а не на сцене берлинского театра, — успокаивает меня Крис.
— Ты идеально подходишь на амплуа тупого косноязычного громилы, да еще и с садистскими наклонностями, — уточняет Пауль.
Ну, он у меня дошутится, фашист недорезанный!
Ужасно противно, но я подхожу по комплекции. Дело в том, что никто из других банд не видел Хайнца со Шмеккером лично, оберштурмфюрер боялся связываться с непроверенными людьми и посылал вместо себя младших членов отряда. Поэтому многие джигиты знали наших парней в лицо, а об этих персонажах имели только общее представление.
С легкой руки Пауля операция названа «Вервольф».
В отчетах числимся под оперативными псевдонимами: Лагодинский — «шериф», Петров «зверобой», я — «медведь», бандиты — «гуроны». Пауль с камерадами соответственно «вервольф-1», «вервольф-2», «вервольф-3». Но я шутливо называю Пауля волчонком.
Аслан играет роль Османа — чеченского эмиссара из абвера. Он внук муллы, его отлично знают в родном тейпе Эрсиной, не знают только, что с 1940 года он обучался в спецшколе советской разведки, а не немецкой. По легенде ему дали широкие полномочия из Берлина по координации деятельности банд: он эффектно появится позже, его сбросит с парашютом псевдонемецкий самолет, а мы организуем пышную встречу.
На «высочайшую аудиенцию» к такому представителю гитлеровского командования явятся все командиры бандформирований нашего района — ведь каждому не терпится обеспечить себе пост повыше в будущем правительстве «Независимой Ичкерии». Естественно, они предоставляют ему сведения о численности и составе своих людей. Когда все будет готово к «восстанию», НКВД накроет всех разом.
Да, все статисты набраны, но не хватает четвертого вервольфа. К сожалению, с ними нет фельдфебеля, он предпочитает отправиться в лагерь для военнопленных.
Я, конечно, не ожидал от Гюнтера такой твердолобости. Уж и так с ним говорили, и этак.
— Слушай, упрямый, как ишак! — возмущался наш чеченский друг. — Ну да шайтан с ним, возьмем на его роль какого-нибудь русского парня. Неужели в хозяйстве НКВД не найдется высоченного блондина, шпрехающего по-немецки?
— Ага, к тому же мастера по альпинизму и подрывному делу. Таких у нас хоть пруд пруди, — саркастически отзывается Лагодинский. — Не забывай, что их группе для поддержания имиджа придется устроить несколько диверсий. Но таких, чтоб много шуму и пыли, а разрушений никаких. Ты, что ли, этим займешься?! И сам к черту взлетишь, и объекты попортишь. Тут хороший спец нужен. К тому же, чем их больше, тем меньше подозрений у абвера и бандитов, ведь трудно представить себе, что перевербована вся команда.
