Книга Вознесение, страница 62. Автор книги Александр Проханов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вознесение»

Cтраница 62

— Убило…

Он попытался встать, но опять начался колотун, и казалось, кто-то старается выбить из глазниц глаза, а из челюстей зубы. Он хватал прыгающими губами стакан, проливая на грудь ледяную воду.

— Поднимите меня…

Анна и Ноздря послушно с обеих сторон подхватили его, и он с усилием поднял свое разболтанное, растрясенное тело, чувствуя не боль, а тупую одурь. Держал в сознании малую брезжущую точку, пробираясь сквозь эту крохотную скважину, как паук по тонкой светящейся паутинке. И в этот расширяющийся прогал, не давая ему сомкнуться, увидел: подоконник с опрокинутым пулеметом, гранатомет с последней гранатой, заснеженную серую площадь, и на этом снегу вдалеке тлеет, горит подбитая им бээмпэ.

— Туда… — показал он глазами на выход, и они, повинуясь, повели его к дверям на лестничную площадку.

Чиж уронил лицо на подоконник, уткнулся лбом в автомат. Руки его продолжали сжимать оружие, но во всем его подрубленном теле, в подломленных коленях чувствовалась смерть. На подоконнике, среди гильз, осколков стекла, лежала посыпанная пылью тетрадь. Кудрявцев, держась за косяк, смотрел на Чижа. И ему казалось: с площади, из тусклого света, приблизилось к окну огромное бревно с черным склизким комлем. Тупо, бессмысленно ударило в дом и убило Чижа. А до этого — Филю, Крутого, размозжило грудь Таракану, оглоушило его, Кудрявцева. На минуту застыло, перестало качаться, но снова двинет и непременно убьет Ноздрю, женщину с лунным лицом и его, Кудрявцева, поставившего их всех под удары бревна.

Он опять потерял сознание и очнулся в квартире, сидя на куче тряпья, привалившись к стене. Анна набросила ему сзади пальтушку, застегнула у горла пуговицу. Он сидел перевязанный, в пальто на голом теле и медленно, усилием воли собирал воедино разорванную на ломти личность. Так собирают из черепков разбитую чашку, ставят на стол, в трещинах и наплывах клея, и сосуд почти цел, восстановил свою форму, окраску, но только в нем не хватает нескольких важных фрагментов, зияющих пустотой.

Сквозь окно в дом давила все та же неодушевленная сила, расплющивающая жизни людей. Стенобитная машина нацелила на них свой черный тупой торец. И из этого торца, из окаменелых древесных колец с треском, в блеске винтов вылетел вертолет.

Горбатый, пятнистый, с узким рыбьим хвостом, неся в подбрюшье тугие связки ракет, вертолет прошел над площадью, сделал вираж и, сверкнув эллипсом лопастей, скрылся из глаз, продолжая издавать свистящий гаснущий звук.

Другая машина с красной звездой на борту появилась в окне, и Кудрявцев попытался встать, видя, как «вертушка» разворачивается над вокзалом, а оттуда, с крыш и окон, летят в нее бледные трассы. Две реактивные гранаты, выпущенные из труб, похожие на комочки горящей шерсти, прянули к вертолету, промахнулись, по ниспадающим дугам ударились и взорвались на площади.

Появление вертолетов означало приближение войск. Где-то рядом копились войска, готовились к броску, и «вертушки» обрабатывали передовую противника, готовя проходы пехоте.

Кудрявцев своим наспех восстановленным, лоскутным сознанием объяснял появление «вертушек» как близкое окончание выпавших ему на долю страданий. Но полная картина мира не складывалась, ибо в склеенной чашке недоставало малого черепка. И он стоял у окна, стараясь понять, что он должен делать. Что должен совершить в момент появления вертолетов.

Машина, исчезнувшая за домами и крышами, снова вернулась. Близко, шумно, трепеща винтами, шла вниз по прямой, похожая на щуку, углядевшую добычу. Из-под брюха, раздувая космы, прянули ракеты, процарапали небо и вонзились среди домов. На площади грохнуло, разрывы поднялись, как черный плоский стол. Загорелась земля. Из дыма с воплем побежали чеченцы, врассыпную, веером, под напором взрывной волны, словно в каждом застрял осколок и болью, отточенными рваными кромками гнал их вперед.

Кудрявцев видел попадание снарядов, но это не вызвало в нем радости. Крохотный черепок, недостающий в его сознании, был утерян. Он смотрел из окна на мир, и этот мир имел множество смыслов, был недоступен для понимания.

Вторая машина заняла место первой, остановилась на мгновение, опираясь о воздух сверкающими лопастями. Выплюнула острые черные брызги. Вонзила длинные веретена, и на площади закудрявились, затолпились разрывы, оставили на снегу множество драных порезов.

Эти порезы указывали направление к дому. На пути этих рваных царапин стоял грузовик. В его кузове, аккуратно уложенные, лежали огнеметы, начиненные аэрозолем. Ядовитая роса огнеметов, если ее распыляли в воздухе, взрывалась и сжигала атмосферу, создавая пустоту, в которую, как в черную дыру, устремлялись стены зданий, оторванные башни танков, вырванные с корнем деревья, не успевшие сгореть частички человеческой плоти, и все превращалось в раскаленные молекулы.

Кудрявцев знал уничтожающую силу вакуумного взрыва. Смотрел на черные, направленные к грузовику царапины, но своим расколотым сознанием не понимал, что следует делать.

Мир дробился и дергался, как изображение на полиэкране. В каждом отдельном осколке действовал свой смысл и сюжет. Существовала своя картина и истина.

Он, мальчик в красных сапожках, бежит вдоль весеннего ручья, хлещет прутиком, подгоняет блестящую щепку, и такая радость, такое сверкание, такое чудное теплое солнце…

Он, курсант, вжимается в липкую грязь, слушает дрожание земли. На него надвигается танк, вминает в колею хрустящие траки. Хочется вскочить, убежать, забиться в соседний овраг. Но он остается, пропускает над собой тяжкую черную тушу…

Он с матерью выходит в вечерний туман. Пруд тускло блестит. Холодная роса под ногами. Он сжимает слабую материнскую руку, чувствует ее остывающую жизнь. И такая в нем возникает боль и любовь, стремление передать ей свою горячую силу, нежность, продлить на земле ее пребывание…

Он в комнате офицерского общежития. Пьяные лица, бутылки с водкой. Кто-то кричит, сквернословит. Напротив растерзанная пьяная девка, ее губы в расцелованной яркой помаде, ее синий, водянистый, как у пойманной рыбы, глаз…

Он стоит на московской улице. Сырая метель, неоновая вывеска банка. Отъезжающий с рубиновым огнем тучный зад «Мерседеса». Какие-то сытые, чернявые люди в длинных теплых пальто…

Он ступает по снегу, держит убитого Филю, чувствуя, как слабо теплится его щуплое тело и рябит, приближается стена кирпичного дома…

Мир дробился и дергался, как на полиэкране, и Кудрявцев не мог восстановить целостность изображения, ухватить его главный, единый во всех проявлениях смысл.

Он услышал рокот и свист вертолета. Машины еще не было видно, но ее звук, посвист ее лопастей указывали вектор атаки.

— Анна!.. Ноздря!.. Ко мне!.. — позвал Кудрявцев.

Они подошли, он положил им руки на плечи. Повинуясь его безмолвному указанию, они отвели его в дальний угол комнаты, усадили на груду стариковских одеял. Сами уселись рядом, и он не отпускал их, обнимал, удерживал подле себя.

Вертолет приближался, выпиливал в небе сверкающий узкий надрез. Кудрявцев тянулся на этот звук. Своим оглушенным разумом, своей поколебленной волей из последних сил стягивал воедино расколотый мир. Свинчивал, окружал обручами, не давал разорваться на бесчисленные дробные множества. И это ему вдруг удалось.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация