Книга Вознесение, страница 84. Автор книги Александр Проханов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вознесение»

Cтраница 84

— Гляди-ка, — серьезно заметил Коровко, прислушиваясь к заунывному уханью, — железяка, а и та выкликает: «Аллах акбар!»… Разрешите гранату кинуть, товарищ полковник…

Они тронулись, выбираясь из путаницы труб, из жирного сплетения железных кишок, отекавших холодной слизью. Услышали немолкнущий свистящий гул, словно где-то рядом работал огромный примус. В лицо пахнуло горячим ветром, металлическим кислым духом, из-под земли, взломанная попаданием снаряда, торчала труба газопровода. Из нее вырывался факел. Пламя мягко ревело, бело-голубое внизу, красное на своей вершине. Моталось по ветру, как полотнище. От него расходилось стеклянное дрожание воздуха, горячее туманное сияние. Недалеко от факела стояло корявое деревце граната, осыпанное густо-розовыми живыми цветами. Среди снегов, металлических обледенелых конструкций, в сфере теплого влажного воздуха, согретого газовым пламенем, оно расцвело, не дожидаясь весны. Нежно, прозрачно, от вершины и до земли просвечивали розовые цветы. Пушков замер, созерцая это больное чудо, испытав одновременно восхищение и тоску при виде обманутого дерева. Война вносила аномалию в природу, сдвигала полюса, меняла местами времена года, и он сам, нацеленный на разрушение, был частью этой аномалии.

— Кабы не морозы, и зимой бы цветы расцветали… — печально глядя на деревце, произнес прапорщик. Провел по застежке бушлата, словно хотел скинуть с себя теплую куртку и набросить на деревце. — Сестре из медсанбата букет наломать… Она мне чирей на ноге залечила…

Их белый бэтээр мчался по городу, по той его части, что находилась в руках федеральных войск. В улицах стояла сизая гарь. Иногда в скелетах домов начинало мерцать, словно среди взорванных плит и согнутой арматуры притаился невидимый сварщик, пытался скрепить распадавшийся на части дом. И тогда сидящие на броне солдаты разом пригибались, ожидая пулеметную очередь.

Полковнику казалось, что они движутся в недрах огромного скелета, среди каменных ребер, позвонков, черепных швов. В пустые глазницы, сквозь впадины и овалы тазовых костей видят другие, лежащие рядом скелеты. Грозный напоминал лежбище громадных умертвленных животных, кладбище первобытных ящеров, для которых изменились земные условия и наступила быстрая смерть.

Пушков наблюдал картины разрушения, и каждый умертвленный дом имел свою собственную причину смерти.

Высотные белесые короба, без крыш, с обугленными проемами окон, были выжжены изнутри дотла, расстреляны из танков, залиты плазменными струями огнеметов. От других осталась плотная, сложенная из плоских плит горка, напоминавшая кучку мусора, которую собирались ссыпать в совок. В них попала мина с вакуумным зарядом, аэрозоль сжег атмосферу, в зияющую пустоту были втянуты стены и перекрытия, сложились, как карточный домик, превратившись в аккуратную горку обломков. Третьи были расшвыряны до фундаментов фугасными снарядами «Ураганов», напоминали сгнившие зубы с черными дуплами, из которых тянуло едва уловимым смрадом. Посреди улиц зияли воронки, окученные по окружности курчавой рыхлой землей, — место падения тяжелых бомб. Чернели глубокие кратеры, наполненные сернистым дымом, — следы попадания дальнобойных ракет «Точка», достигающих подземелий, коллекторов, углубленных командных пунктов.

Начальник разведки продвигался по городу, не веря, что когда-то здесь сверкали фонтаны, шумели цветники и скверы, нарядные мужчины и женщины сидели в ресторанах и барах и теплыми бархатными вечерами в красивых домах уютно желтели окна.

Прапорщик Коровко угадал его мысли:

— Вряд ли его восстановят… Лучше музей устроить… Показывать, как не надо жить… Туристов приглашать, иностранцев… Я бы остался экскурсоводом работать… А то война кончится, куда мне податься?.. Дома ни жены, ни детей…

И, услышав эти печальные слова, полковник Пушков вдруг остро, больно подумал, что здесь, среди развалин и постукивающих пулеметов, сернистых испарений и рокочущих артналетов, воюет его сын Валерий. Где-то рядом, близко, за красными кирпичными зубцами, за сломанным, с выбитыми глазницами светофором, за оборванными проводами, в которых запутался сгоревший троллейбус. Это он, Пушков, настаивал перед командующим на усилении атак, на продолжении штурма, чтобы побудить чеченцев покинуть позиции и пойти на прорыв. И так сильно, остро и сладостно было его желание увидеть сына, что он наклонился в люк к командиру машины и крикнул в стальное нутро, где, похожий на футбольный мяч, круглился танковый шлем:

— Свяжись с Фиалкой!.. Сообщи, что едем к нему на капэ!.. Пусть скажет своим чудакам, чтобы не стреляли в упор!..

Уселся поудобнее на белой броне, ухватился за пулемет. Смотрел, как над головой проплывает цветная, продырявленная пулями вывеска.

Они сидели с сыном в разгромленной комнате, среди перевернутой мебели, на высокой горе матрасов. Разбитое окно было занавешено брезентовым пологом. Сорванная с петель дверь была изрублена на дрова. На полу валялись цветные черепки тарелок и чашек, серебристые осколки зеркала. Два их автомата стояли рядом, прислоненные к стене. Снаружи доносились рокот танка, крики солдат, негромкая, удаленная стрельба пулемета. Полковник наслаждался этим замкнутым, отделенным от мира пространством, в котором он был вместе с сыном, дышал одним с ним воздухом, осторожно касался его руки, слышал близко звук родного голоса, видел рядом его молодое, сохранившее свежесть лицо, на котором усталость серыми тенями, тусклыми, едва заметными вмятинами, беглыми штрихами рисовала другое, будущее, мужское лицо.

Сын говорил торопливо, словно боялся, что к ним придут и прервут их нечаянную встречу, или упадет с окна брезентовый занавес, и в комнату ворвется жестокое слепящее солнце, или отец вдруг уйдет, и некому будет поведать о постигшем его несчастье:

— Как мне жить теперь? Двух лучших солдат в плен отдал!.. По моей вине!.. Их теперь на крюке поджаривают!.. Кожу по кусочкам сдирают!.. Не с меня, а с них!.. Не сберег!.. Клык мне жизнь спас, оттолкнул от гранаты, собой накрыл!.. Звонарь один у матери, в церковном хоре пел, не от мира сего!.. Как мне теперь взводу в лицо смотреть?.. Как мне их в бой посылать?.. Пусть уж лучше меня пуля достанет, своя или чужая!..

Он жаловался, тосковал и винился, тайно ожидая от отца прощения, отпущения греха. Хотел, чтобы отец объяснил случившееся не проявлением его злой воли или командирской беспомощности, а действием злых, подстерегавших повсюду сил, притаившихся в каждом кусте и пригорке, на каждом повороте дороги, в каждом угрюмом взгляде из-под стариковской косматой папахи или из-под женского цветного платка.

Отец угадал его умоляющее желание:

— Возьми себя в руки, сынок. Тебе еще воевать. Люди чувствуют, ты цел или расплющен. Тебе их завтра вести в атаку, и они должны твердо знать, что ты не ошибешься, не дрогнешь. Войны без потерь не бывает. Могут меня убить, могут тебя зацепить. Война — это дурь, дело случая. Неделю назад по дороге ехал, чувствую, целят в меня, мушкой по переносице водят, а выстрела не было. Может, снайперу веточка глаз затмила. Через десять минут офицер штаба вез донесение, и его срезало насмерть с брони. Самых лучших, самых умелых, самых удачливых все равно постигает несчастье. Ты за войну не в ответе. Ты в ответе за совесть свою и за честь. А уж там кого пуля выберет…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация