Чтобы стать успешной, операция «Фарш» должна была добраться до самого Гитлера. Алан Хиллгарт знал, что лучший способ для этого — сделать первым получателем информации Адольфа Клауса в Уэльве, от которого она, безусловно, должна была попасть к Карлу Эриху Куленталю, чтобы затем усилиями этого обласканного, но легковерного офицера двинуться вверх по цепочке немецкого командования. Клаус был идеальным первым звеном, поскольку он был чрезвычайно эффективным шпионом. Куленталь был идеальным передаточным звеном, потому что он был для немцев хуже чем бесполезен.
13
«Фарш» поднимает паруса
Похоронное бюро «Левертон и сыновья» начало делать гробы в лондонском округе Сент-Панкрас примерно во времена Французской революции. Двести лет дело переходило от отца к сыну, наряду со сдержанным, строгим, официальным обликом, какой подобает представителям этой профессии.
В 1943 году хранителем давней семейной традиции, которая насчитывала шесть поколений, был Айвор Левертон. Его старший брат Деррик служил в звании майора в Королевской артиллерии в Северной Африке, и вскоре ему предстояло участвовать во вторжении в Европу, которое, как все понимали, активно готовилось. Айвора из-за болезни легких признали негодным к военной службе, и он остался дома вести фамильный бизнес. Хотя ему было только двадцать девять лет, он относился к традициям фирмы очень серьезно и со всеми клиентами, богатыми и бедными, держался одинаково уважительно, с сознанием особого смысла происходящего. Но, как у большинства гробовщиков и похоронных агентов, под этой благопристойной, невозмутимой внешностью у Айвора Левертона таились и темперамент, и своеобразное суховатое чувство юмора. Его не покидало чувство вины из-за неспособности пойти на фронт. Война сильнее всего дала ему о себе знать в 1941 году, когда он приехал забрать труп из больницы общества трезвости в Юстоне и бомба люфтваффе, упав в дымовую трубу, попортила осколками стекла его черную фетровую шляпу. Айвор мечтал внести свой вклад в общую борьбу и поэтому был только рад, когда его попросили выполнить задание «государственной важности»: глубокой ночью в обстановке строжайшей секретности перевезти человеческое тело.
Обратился к нему с этой просьбой полицейский Глиндон Мэй, работавший под началом у Бентли Перчаса, коронера округа Сент-Панкрас. «Левертон и сыновья» регулярно имели дело с этим коронером, но таких поручений им никогда еще не приходилось выполнять. «Согласно Акту о государственной тайне, я не имел права сообщать то, о чем мне было сказано, даже членам своей семьи, — писал Айвор в дневнике. — Об этом нельзя было делать никаких записей, и фирма не получила ни пенса». Мэй позвонил в похоронное бюро 1 апреля, и в какой-то момент Айвор Левертон подумал было, что «телефонный звонок из суда при коронере округа Сент-Панкрас — всего-навсего шутка». Но констебль Мэй говорил совершенно серьезно: Айвору следует приготовить гроб и привезти его к моргу позади здания суда, где Мэй будет ждать в час ночи на субботу 17 апреля. Действовать Айвор должен в абсолютном одиночестве, гроб доставить своими силами. «Тогда я еще был в неплохой форме, — ворчливо заметил Айвор впоследствии, — но это все-таки было слишком».
Вскоре после полуночи Айвор Левертон на цыпочках, стараясь не разбудить жену, спустился из своей квартиры на Эвершолт-стрит, расположенной над похоронным бюро, дошел до гаража фирмы на Кроли-Мьюз и сел за руль автокатафалка. Подъехав к двери бюро, он с превеликим трудом погрузил в кузов один из «деревянно-цинковых гробов для перевозки трупов», надеясь, что любознательная соседка Пат не проснется и не увидит, как он сражается с тяжелым гробом в темноте. Глин Мэй ждал его на условленном месте. Вдвоем они не без усилий положили тело в гроб. Мертвец был в защитной военной форме, но босой. Левертона поразил его рост. Стандартные гробы фирмы «Левертон и сыновья» внутри составляли в длину 6 футов 2 дюйма, но в этом умершем «было, наверно, 6 футов 4 дюйма роста», и уложить его прямо было невозможно. «Мы едва справились, немного согнув его ноги в коленях и повернув очень большие ступни».
После поездки по пустым городским улицам в Хэкни, которая обошлась без происшествий, Левертон помог Мэю вытащить гроб, «оставил нашего пассажира» в одном из холодильников морга и вернулся домой. Его жена, беременная одним из представителей следующего поколения похоронных агентов, мирно спала.
Бентли Перчас потому и выбрал морг в лондонском районе Хэкни, что «им заведовал человек, который точно не будет болтать». В шесть вечера того же дня Перчас и Глин Мэй встретились в этом морге с Чамли и Монтегю. Труп Глиндура Майкла вынули из холодильника и положили на каталку. Со дня смерти Майкла прошло уже три месяца, и за долгий период пребывания в холодильнике глаза у трупа сильно запали, кожа пожелтела от яда, в остальном же тело было в более или менее сохранном состоянии. Через голову на него надели военный спасательный жилет «Мэй Уэст» и завязали вокруг талии («Мэй Уэст» — выражение из рифмованного сленга: полностью надутый, резиновый жилет напоминал изголодавшимся по сексу солдатам женскую грудь (breast) и, в частности, пышные формы кинозвезды Мэй Уэст). Цепочку пустили вдоль плеча поверх плаща, но под «Мэй Уэст» и надежно прикрепили к ремню плаща. Ранее предполагалось, что чемоданчик будет хранить лейтенант Джуэлл, который должен пристегнуть цепочку в последний момент, однако выяснилось, что в контейнер поместятся и тело, и чемоданчик. Конец цепочки пристегнули к ручке чемоданчика, и чемоданчик положили поверх трупа. Джуэллу предстояло только вложить в чемоданчик документы и пустить тело в плавание, обеспечивая тем самым, что его прибьет к берегу в таком виде, какой «позволит испанцам или немцам наипростейшим способом отсоединить чемоданчик и цепочку, не оставляя следов». Наручные часы со спущенной пружиной поставили на 2.59 и надели на левое запястье: если повезет, немцы подумают, что часы остановились в момент падения воображаемой «Каталины» в море.
Чтобы окончательно снарядить майора Мартина, осталось надеть на него ботинки. Вот это оказалось самым трудным. Температура в холодильнике была очень низкая, и ступни трупа окоченели до твердого состояния, составляя прямой угол с голенями. Даже когда ботинки полностью расшнуровали, они все равно отказывались налезать. Решил проблему Бентли Перчас. «Я придумал, — сказал коронер. — Возьмем электрообогреватель и согреем только ступни. Обуем его — и сразу опять в холодильник».
Констебль Мэй принес из будочки при здании коронерского суда одностержневой электрообогреватель. За этим последовала поистине жуткая сцена: Монтегю размораживал ступни мертвеца, Чамли напяливал на него ботинки. В конце концов ступни оттаяли настолько, что ботинки налезли, а за ними и гетры. Оттаивание и повторное охлаждение наверняка должны были ускорить разложение трупа, но благодаря надежно пристегнутым гетрам ступни вряд ли могли отвалиться совсем. Это, писал Монтегю с подлинным отвращением, была «самая неприятная часть работы».
Бумажник майора Мартина с письмами от Пам и отца положили ему во внутренний нагрудный карман. В остальные карманы поместили «мусор», который довершал картину: карандаш, монеты, ключи и еще кое-что, добавленное в последнюю минуту, почти экспромтом: отрывные талоны двух билетов на эстрадное представление «Возьми новый аккорд» в театре Принца Уэльского с участием звезды мюзик-холлов Сида Филда. Это была очередная внезапная идея Чамли. Подводная лодка «Сераф» должна была отплыть из залива Холи-Лох в понедельник 19 апреля и прибыть в район Уэльвы через десять-одиннадцать дней. И надо было каким-то образом убедить немцев, что найденный ими офицер покинул Англию не более недели назад и, значит, погиб именно вследствие катастрофы самолета. Если тело обнаружат, скажем, 28 апреля, в карманах Мартина должно быть нечто, показывающее, что 24 апреля он еще был в Лондоне. Тут-то и мог выйти на сцену Сид Филд. Чамли купил четыре билета на его новое представление в театре Принца Уэльского на 22 апреля, оторвал от двух средних билетов талоны с датой и положил их в карман плаща майора Мартина. «Мы решили устроить Биллу Мартину и Пам прощальный вечер перед его отбытием». Эта встреча молодой пары должна была стать последней перед вылетом офицера в Северную Африку навстречу неизбежной смерти. Талоны служили неоспоримым «доказательством», что оказаться 28-го числа у берегов Испании он мог только в результате авиаперелета.
