Отчет не подписан, однако слова «Даже я не смог бы ничего заметить» характерны для Куленталя с его похвальбой. Столь же типичны ошибки и преувеличения, стремление приукрасить картину, которое было его ахиллесовой пятой. Из отчета можно сделать вывод, что пилот якобы найден и допрашивается; его автор утверждает, будто письма были возвращены в конверты по его распоряжению, тогда как в действительности Куленталь только наблюдал за этим процессом; печати он назвал личными, сделанными с помощью колец с печатками, хотя на самом деле это были стандартные военные печати; о цепочке, прикреплявшей чемоданчик к телу, он не упомянул, но добавил вместо этого мелодраматическую (и неверную) деталь, будто мертвец сжимал ручку чемоданчика. Назвать театральные билеты счетом из ночного клуба — ошибка простительная, но перепутать дату — это уже серьезно. Там значилось не 27, а 22 апреля. Труп был найден 30 апреля. Если верить отчету Куленталя, он находился в море менее трех дней, что резко противоречит характеру разложения и заключению патологоанатома, согласно которому смерть наступила как минимум восемью днями раньше.
Дешифровщики из Блетчли-Парка перехватили сообщение, из которого следовало, что Куленталь «был экстренно вызван из Мадрида в Берлин для консультаций с обер-лейтенантом фон Девицем, ответственным за оценку донесений испанской службы КО (военной разведки) в штабе командования военно-воздушными силами». Куленталь зарегистрировался в берлинском отеле «Адлон», но, судя по всему, сразу поехал в штаб-квартиру абвера, располагавшуюся к югу от города. 9 мая он привел начальство в восторг, ознакомив его с величайшим своим разведывательным достижением.
Как ни странно, бросок Куленталя в Берлин не получил вовремя должной оценки в британской разведке. Возможно, перехват был случайно датирован более ранним числом или же сообщение было декодировано слишком поздно, чтобы принести пользу; даты в досье МИ-5 на Куленталя противоречивы. Монтегю и Чамли, таким образом, не знали, что Куленталь поспешно вылетел в Германию; они полагали, что документы все еще лежат без движения в византийских лабиринтах испанской бюрократии.
11 мая адмирал Альфонсо Арриаго Адам, начальник штаба испанского ВМФ, прибыл в британское посольство с черным чемоданчиком и большим конвертом и попросил о встрече с военно-морским атташе Аланом Хиллгартом. По словам адмирала, контр-адмирал Морено, испанский военно-морской министр, находящийся в данный момент в Валенсии, поручил ему передать Хиллгарту лично «все имущество и документы», найденные при погибшем британском офицере. «Все находится здесь», — сказал адмирал Арриаго с многозначительным видом. В замке чемоданчика торчал ключ, снятый со связки, которая была у майора Мартина, и чемоданчик был отперт. «По его поведению было ясно, что начальнику военно-морского штаба что-то известно о содержимом, — писал Хиллгарт. — Выражая ему благодарность, я выказал и облегчение, и беспокойство. Ни секретарь, ни я не проявили желания говорить что-либо еще на эту тему». Вручив британцам конверт, где находились бумажник и прочие вещи, испанский адмирал бодро отдал честь и покинул посольство.
Запершись в своем кабинете, Хиллгарт осторожно открыл чемоданчик и заглянул внутрь. Это был первый его взгляд на вещественные улики, с которыми он так стремился ознакомить немцев. Ему были даны строгие указания не распечатывать писем и не перекладывать содержимое, поскольку все это по прибытии в Лондон подлежало микроскопическому исследованию. Испанцы не скрывали, что отпирали чемоданчик. «Очевидно, что содержимое чемоданчика исследовалось, хотя некоторые из документов, кажется, склеены вместе морской водой», — докладывал Хиллгарт в Лондон. Он завернул чемоданчик и все остальное в бумагу, адресовал посылку Юэну Монтегю на Уайтхолл в отдел военно-морской разведки и дал телеграмму, где говорилось, что полученное от испанцев будет выслано в Лондон опечатанной дипломатической почтой первым же самолетом, то есть 14 мая. Хиллгарт был уверен, что начальник испанского военно-морского штаба знает, что лежало в чемоданчике, но добавил: «Хотя я не верю, что он поделится своими знаниями с противником, нет сомнений, что секрет известен еще целому ряду лиц. Мягко говоря, чрезвычайно вероятно, что противник в курсе. В любом случае информация, безусловно, была переписана или скопирована». Хиллгарт, кроме того, попросил разрешения обратиться к главе мадридской резидентуры МИ-6 с просьбой выяснить, через чьи руки прошли документы: «Если Вы не возражаете, я попрошу 23 000 узнать по своим каналам, получили ли их немцы; он сможет это сделать, если они попадут в общий Генштаб (что почти наверняка произойдет)». На самом деле, как мы знаем, письма попали в военно-морское ведомство из Генштаба.
Телеграмма Хиллгарта была первой полновесной хорошей новостью с тех пор, как тело попало на берег, но она не доказывала, что немцы видели документы и, тем более, что они им поверили.
Никто на британской стороне не знал, что к тому времени, как письма вернулись в британские руки, немцы уже пристально занимались ими как минимум двое суток. 9 мая абвер передал письма немецкому Верховному командованию с сопроводительной запиской, утверждавшей, что «истинность сведений признана возможной»; нота осторожности, которая здесь слышится, вскоре улетучилась. Задача определения подлинности писем была возложена на разведывательное отделение армейского Верховного командования Fremde Heere West (FHW), что означает «Иностранные армии Запада». Это была стержневая часть немецкой военной разведки.
В своем двухэтажном бункере в Цоссене к югу от Берлина FHW получало и оценивало все разведданные, связанные с военной деятельностью союзников. Руководили подразделением кадровые офицеры из Генштаба, но работали в нем и люди, призванные из резерва: журналисты, бизнесмены, банкиры, способные выйти за пределы мыслительных стереотипов военных. В FHW все сведения, которые добывала разведка, подвергались исследованию и анализу: донесения абвера, перехваченные сообщения и документы, протоколы допросов пленных, данные разведки на местности. FHW выпускало документы, где планы противника оценивались в долгосрочной перспективе, и раз в две недели представляло командованию детальный обзор боевого состава союзных армий и их дислокации. Эти совершенно секретные документы поступали не только к Гитлеру и к Верховному командованию вооруженных сил (Oberkommando der Wehrmacht — OKW), которое возглавлял фельдмаршал Вильгельм Кейтель, но и к немецким полевым военачальникам. Ежедневные оперативные сводки, касающиеся сил союзников и их намерений, направлялись непосредственно фюреру, наряду со сведениями о передвижениях войск, об активности противника и всеми свежими разведданными. Отчеты FHW были сливками немецкой разведывательной информации и самым прямым путем в сознание Гитлера.
Фюрер остро нуждался в хороших новостях. За четыре месяца боев в Северной Африке и на Восточном фронте Гитлер потерял одну восьмую своей армии. Эскадрильи бомбардировщиков разносили в клочья немецкие города и промышленные предприятия. Германия проигрывала теперь и подводную войну: благодаря дешифровщикам, успешно засекавшим морские «волчьи стаи», в мае было потоплено сорок семь немецких подводных лодок, в марте — в три раза больше. Гитлер винил во всем своих военачальников. «Он до смерти устал от генералов, — писал в дневнике Йозеф Геббельс. — Все генералы врут. Все генералы изменники». Гитлер нуждался в чем-то, чему он, в отличие от генеральского вранья, мог бы поверить, в чем-то, способном укрепить безумный миф о его непобедимости. Немецкая разведка была теперь готова предоставить требуемое.
